Из блокнота индолога - [2]

Я старался более или менее регулярно заносить свои впечатления в блокноты и записные книжки. Однако эти беглые записи и сегодня воскрешают в памяти реальные лица и события, города и села, дороги и пейзажи страны. Некоторые наиболее яркие воспоминания легли в основу очерков и рассказов, включенных в эту книгу.

Нередко автору доводилось ступать по следам великих предшественников в индологии, и эти соприкосновения с историей отечественного востоковедения породили цикл рассказов и очерков, о тех замечательных русских людях, которые закладывали основы отечественной индологии, — Афанасии Никитине, профессоре Иване Павловиче Минаеве и его учениках — академике Сергее Федоровиче Ольденбурге и академике Федоре Ипполитовиче Щербатском. Автор не стремился написать строго научные монографические статьи, а, опираясь на достоверные источники и увиденное им самим, попытался передать, говоря словами одной из старших коллег по «Правде», Ольги Ивановны Чечеткиной, «…только личные впечатления», которые могут заинтересовать всех, кого волнует жизнь современной Индии.

И еще одно соображение — великий индийский прозаик Премчанд в своей программной речи на учредительной конференции Всеиндийской ассоциации прогрессивных писателей сказал, что красота присуща и уставшей крестьянке, кормящей своего младенца на меже под палящим солнцем. Автор позволил себе несколько нарушить жанр этой книги и дополнить ее двумя своими рассказами беллетристического характера о жизни индийцев в. период колониализма.

ДОРОГА В ИНДИЮ

Его благословения

Разные побуждения вели людей в Индию, и не всегда они отправлялись туда по своей воле. Воля монарха Махмуда Газни привела в X–XI вв. великого среднеазиатского энциклопедиста Абу-р-Райхана Бмруни в эту замечательную страну. Человечество обязано Бируни гениальным описанием Индии его эпохи в «Китаб-аль-Хинд» (переведенном на русский язык и изданном в Ташкенте в 1963 г.). Поиск торговых связей сначала вел былинного Садко, а. затем в XV в. и самого реального тверского купца Афанасия Никитина в рискованные, весьма и весьма опасные странствия.

Афанасий Никитин увековечил себя во вдохновенно патриотическом и вместе с тем исполненном уважения и любви к Индии «Хождении за три моря» — книге, неоднократно издававшейся в СССР. В конце XVIII в. судьба забросила русского музыканта Герасима Лебедева в Калькутту, где вскоре он стал основателем бенгальского национального театра нового времени. Интерес к буддизму заставил И. П. Минаева оставить изучение китайско-маньчжурской письменности и заняться индийской, а в дни своих путешествий в 1870-х гг. на Цейлон (Шри-Ланку), в Индию, Непал и Бирму он стал уделять современности этих стран преимущественное внимание. Эти известные деятели науки так или иначе не только усматривали в Индии объект изучения, но и проявляли любовь к ней, ее народу, ее цивилизации. Значение их научного подвига особенно осознаешь сейчас, с высот, достигнутых современной наукой.

* * *

У автора данной книги, скромного последователя его выдающихся предшественников и учителей, путь в Индию складывался совсем по-иному. Мои родители представить себе не могли, что их сын станет индологом. Они просто хотели, чтобы я стал образованным человеком (в их понимании — инженером). Этому желанию способствовало и время — ведь я родился через двадцать дней после Великой Октябрьской социалистической революции. Читать я стал пяти лет от роду. Как бы ни было трудно, а с каждой получки отец покупал мне книгу. Однажды он положил передо мной том «Чудеса мира». В разделе «Азия» было много фотографий по Индии — Красный форт, мраморные решетки Тадж-Махала, каменный бычок Нанди из Танджорского храма., все то, что я потом увидел воочию, спустя сорок лет.

Одна фотография запечатлела прыжок с минарета одной из мечетей в пруд — крохотная фигурка с поджатыми в коленях ногами навечно повисла, в воздухе. Детское воображение было потрясено самой возможностью подобного прыжка, и я спросил отца:

— Зачем он делает это?

— Чтобы заработать себе на хлеб, — ответил родитель.

И это была суровая правда, которая врезалась в мою детскую память.

Затем в мои руки попала книга «Маугли» Киплинга и очаровала, меня дивным ароматом описаний индийской природы, пропитавшим ее. Я начал учиться в школе, и увлечение приключенческой литературой, во власть которой попадают ребята всех стран, захлестнуло, конечно, и меня. Среди книг, которые я с упоением читал, оказались и «Паровой дом» Жюля Верна, и «В трущобах Индии» Луи Жаколио, а там уже рассказывались иные, совсем не фольклорные и не вымышленные истории, слышались отзвуки борьбы индийского народа против колонизаторов. Я уже читал об этой борьбе — ведь моей «книгой для чтения» постепенно становилась и газета., а в 20-х годах на страницах советских газет Индия была частой гостьей — сообщалось о Махатме Ганди и Шапурджи Саклатвале, о Метилале Неру и его сыне Джавахарлале, о харталах и забастовках, о полицейских расправах и британских обстрелах повстанцев в Вазиристане и о многом другом.

Шли годы. Я стал студентом Ленинградского государственного университета, куда поступал с намерением изучать творчество У. Шекспира. Но случилось так, что на всех, сдавших экзамен успешно, вакансий не хватило. Среди неудачников оказался и я. Размышляя, что делать, мои «товарищи по несчастью» решили сменить литературу на языкознание и поступили на отделения германское, скандинавское, романское, славянское. Я тоже решил последовать их примеру, но мне предложили на выбор поступить либо на китайское, либо на древнеиндийское. Памятуя о том, что трудность «китайской грамоты» навечно вошла в русскую поговорку, я избрал себе древнеиндийское. Случайность? Да, случайность! Но я никогда не пожалел о сделанном выборе.