Июнь 1941-го. 10 дней из жизни И. В. Сталина - [3]

— Где нарком?

— Говорит по ВЧ с Киевским округом.

— Приезжайте с Тимошенко в Кремль. Скажите Поскребышеву, чтобы вызвал всех членов Политбюро»^{4}.

Жуков принял звонок Ф. И. Кузнецова, по его воспоминаниям, в 3 часа 40 минут. Учитывая, что за десять минут до этого звонка Жуков выслушал доклады начальников штабов двух военных округов, то на доклад Ф. И. Кузнецова приходится также где-то 5 минут. Далее следует доклад Жукова Тимошенко, принятие решения об оповещении Сталина о сложившейся обстановке, длинные звонки на дачу, принятие решения полупроснувшегося Власика, три минуты паузы (побудка Сталина), доклад Сталину, молчание Сталина, диалог с вождем и, наконец, принятие решения о его выезде в Кремль — на все про все это заняло не менее 15–20 минут. То есть отдать команду на выезд машины Сталин мог не ранее 4 часов утра, если не позже.

Учитывая, что путь от ближней дачи до Кремля занимал не более 30 минут, а вызванные посетители вошли в кабинет Сталина в 5 часов 45 минут, то выехать из Кунцева вождь мог в 5 часов или даже в 5 часов 15 минут. Верь после этого свидетельским воспоминаниям очевидцев!

Другой нюанс из воспоминаний Г. К. Жукова относительно созыва «всех членов Политбюро». Он дважды подчеркивает, что Сталин вызывал всех членов Политбюро. Однако из всех членов на момент приема Сталиным Жукова с Тимошенко прибыли всего лишь Молотов и Берия. Экое непослушание! Поскребышеву дана команда пригласить «всех членов Политбюро», и, по воспоминаниям Г. К. Жукова, они в 4 часа 30 минут были уже «все» в сборе? Однако где-то «прохлаждался» два часа А. И. Микоян, 2 часа и 5 минут «волынили» с прибытием на экстренное совещание Л. М. Каганович и К. Е. Ворошилов. Здесь уж мы сможем смело не поверить воспоминаниям и размышлениям Г. К. Жукова. Такого просто не могло быть по определению. У Сталина такое не проходило, и к назначенному сроку прибывали именно те должностные лица, которых он приглашал, ни минутой раньше, ни минутой позже.

Удивительно, что Жуков не воспользовался данными журналов (тетрадей) регистрации лиц, принятых Сталиным в его кремлевском кабинете. Конечно, в момент написания мемуаров эти журналы еще не были опубликованы, но уж для Г. К. Жукова, который писал, по существу, «официальную» историю Великой Отечественной войны, секретов не могло быть. В порядке подтверждения тезиса о том, что воспоминания о событиях многолетней давности достоверны, неплохо бы подкрепить свидетельствами официальных документов (тех же записей о времени посещения кабинета Сталина).

Приведем еще один фрагмент из воспоминаний и размышлений Г. К. Жукова. Так, он пишет: «Вечером 21 июня мне позвонил начальник штаба Киевского военного округа генерал-лейтенант М. А. Пуркаев и доложил, что к пограничникам явился перебежчик — немецкий фельдфебель, утверждающий, что немецкие войска выходят в исходные районы для наступления, которое начнется утром 22 июня.

Я тотчас же доложил наркому и И. В. Сталину то, что передал М. А. Пуркаев.

— Приезжайте с наркомом в Кремль, — сказал И. В. Сталин.

Захватив с собой проект директивы войскам, вместе с наркомом и генерал-лейтенантом Н. Ф. Ватутиным мы поехали в Кремль. По дороге договорились во что бы то ни стало добиться решения о приведении войск в боевую готовность.

И. В. Сталин встретил нас один. Он был явно озабочен.

— А не подбросили ли немецкие генералы этого перебежчика, чтобы спровоцировать конфликт? — спросил он.

— Нет, — ответил С. К. Тимошенко. — Считаем, что перебежчик говорит правду.

Тем временем в кабинет И. В. Сталина вошли члены Политбюро. Сталин коротко проинформировал их.

— Что будем делать? — спросил И. В. Сталин.

Ответа не последовало.

— Надо немедленно дать директиву войскам о приведении всех войск приграничных округов в полную боевую готовность, — сказал нарком.

— Читайте! — сказал И. В. Сталин.

Я прочитал текст директивы. И. В. Сталин заметил:

— Такую директиву сейчас давать преждевременно, может быть, вопрос еще уладится мирным путем. Надо дать короткую директиву, в которой указать, что нападение может начаться с провокационных действий немецких частей. Войска приграничных округов не должны поддаваться ни на какие провокации, чтобы не вызвать осложнений.

Не теряя времени, мы с Н. Ф. Ватутиным вышли в другую комнату и быстро составили проект директивы наркома.

Вернувшись в кабинет, попросили разрешения доложить»^{5}.

А теперь посмотрим Журнал регистрации посетителей за 21 июня 1941 года. В момент, когда Жуков и Тимошенко вошли в кабинет И. В. Сталина (20 часов 50 минут), там уже находились члены Политбюро В. М. Молотов (вошел в 18 часов 27 минут), К. Е. Ворошилов, Л. П. Берия, Г. М. Маленков — все трое вошли в кабинет в 19.05. Кроме того, вместе с ними вошли Вознесенский, Кузнецов, Сафонов (зам. генпрокурора) и Тимошенко, который вышел в 20 часов 15 минут, чтобы снова войти через 35 минут уже вместе с Жуковым и Буденным. Как явствует из записей в Журнале, Н. Ф. Ватутин не входил в кабинет вообще, и, стало быть, не выходил вместе с Жуковым для корректировки проекта Директивы войскам.

Молотов, Ворошилов и Берия вышли из кабинета И. В. Сталина в 23.00, а Маленков вышел в 22.20 вместе с Буденным, Тимошенко и Жуковым. А вот кратковременно, на 35 минут — с 20 часов 15 минут до 20 часов 50 минут — выходил Тимошенко, который, похоже, и докладывал членам Политбюро по проекту Директивы, войдя вместе с ними в кабинет И. В. Сталина в 19 часов 05 мин., и сам же выходил ее корректировать (тут могли подключиться вызванные им Жуков и Ватутин). Все-то напутал Георгий Константинович?! А будь у него под рукой этот Журнал, сверился бы с записями и не допустил бы подобных ляпсусов. Как знать, может, и знал Жуков об этих записях, но был уверен, что они вечно будут храниться в «Особой папке Политбюро»