Июльская зима - [2]

В центре Сантьяго есть невысокий холм, заросший пальмами, названный «Санта Лусия». На этом холме стоит памятник дону Педро де Вальдивия. Кто такой дон Педро де Вальдивия? Если судить по бронзовой статуе и надписи на памятнике – это бородатый конквистадор, «идальго» с огромным мечом, в высоких сапогах и плаще, испанский дворянин, лишенный титула и наследства по закону майората. Говоря на более современном языке – типичный паупер из дворян, феодал-авантюрист XVI века. Дон Педро де Вальдивия прибыл в Чили с отрядом из ста пятидесяти душ таких же, как и он, авантюристов. Первым их делом – по уже установившейся традиции конквистадоров в Мексике и Перу – было перерезать или сжечь на кострах всех индейцев, которые отказались подчиниться и принять христианство, вторым – основать укрепленное поселение, которое они назвали Сантьяго. У меня нет ни малейшего намерения искать хотя бы исторического оправдания подвигам дона Педро де Вальдивия в XVI веке, веке религиозного фанатизма и Варфоломеевской ночи. (Эти подвиги, впрочем, теперь несколько бледнеют перед тем, что американцы сделали в Корее, а англичане – в Малайе и Кении.) Нет никакой существенной разницы между побуждениями, делами и судьбой дона Эрнана Кортеса в Мексике, дона Франсиско Писарро или Альмагро в Перу и дона Педро де Вальдивия в Чили.

Постарайтесь представить себе человеческую драму испанской колонизации в Южной Америке. Представьте себе горстку авантюристов, набранных с бору да с сосенки, которая пересекает океан и совершает прыжок в бездну незнакомого континента. Представьте себе их шаткие деревянные каравеллы, на которых теперь мы не рискнули бы даже проплыть по Ла-Плате от Буэнос-Айреса до Монтевидео. Представьте себе первобытное оружие, которым они пользовались, горько-соленое мясо, которое они ели, безвкусную воду, которую они пили, представьте себе убийственный климат, желтую лихорадку, враждебность индейцев – представьте себе все это, – и тогда вы признаете, что эти висельники с мечами и в плащах обладали если не гуманными принципами, то по крайней мере смелостью и энергией. После расправ с индейцами, после разграбления золота начались интриги, раздоры и междоусобицы. Писарро убивает Альмагро. Сын Альмагро убивает Писарро. Конквистадоры режут индейцев. Индейцы режут конквистадоров. Работорговцы начинают привозить негров из Африки. Негры вымирают от сурового климата и туберкулеза в Аргентине и в Чили, но приживаются в экваториальной Америке – в Бразилии и дальше, вплоть до Уругвая. Голод и недостаток земли гонят тысячи, миллионы испанцев, португальцев, итальянцев, славян и скандинавов в Южную Америку. Наступает чудовищное смешение рас и народов. И из этого смешения рождаются сегодняшние нации Южной Америки. Я делаю этот короткий и несколько импрессионистский обзор истории, потому что хочу подчеркнуть следующее: бросив ретроспективный взгляд, оцените любую сторону человеческой драмы в Южной Америке, начав с Кортеса, Альмагро, Писарро или дона Педро де Вальдивия и кончив Пабло Нерудой или Жоржи Амаду. Пропустите через свое сознание так, как будто вы прокручиваете кинопленку, эту историческую эволюцию, эту временами потрясающую драму человеческого духа и человеческой материи, и спросите себя, не улавливаете ли вы и в ней нотки, которые звучат гордо? Если вы расслышите эти нотки – они очень слабые, иногда едва уловимые, но они насыщены глубоким оптимизмом, – вы лучше поймете великие слова Максима Горького и навсегда избавитесь от многих сомнений, которые порой вас мучают.

Прежде чем приступить к рассказу о своих впечатлениях от этой поездки, я хочу кое о чем вас предупредить, рискуя при этом подорвать в ваших глазах престиж писателей. Когда писатель садится писать или начинает рассказывать о том, что он видел, слышал или переживал во время своего путешествия, существуют две опасности. Первая: писатель решает, поскольку это легче всего, быть во всем настолько точным, настолько достоверным и настолько обстоятельным, что его рассказ по форме и содержанию ничем не отличается от бухгалтерского отчета. Вторая опасность: писатель решает просто посвоевольничать и позабавить читателей или слушателей. Приведу вам один пример. Когда я был в Испании, на меня произвело впечатление то, что многие испанцы ненавидят Байрона, Шатобриана, Проспера Мериме, Александра Дюма, Теофиля Готье, Моклера, Пьера Бенуа и некоторых других писателей. Когда я спрашивал, чем это вызвано, испанцы отвечали: они создали порочащую нас легенду об Испании, окарикатурили наш народ, который столько раз доказывал, что может бороться за свободу и социальную справедливость; когда читаешь этих писателей, начинает казаться, будто Испания населена религиозными фанатиками, тореадорами, цыганками и бандитами. Я хочу не быть ни докучливо объективным, ни отталкивающе субъективным. В перелете от Софии до Праги не было ничего примечательного. Он показался нам пустячной экскурсией по сравнению с той дальней дорогой, которая нам предстояла. В Будапеште, впрочем, нам пришлось прервать путешествие, чтобы оттуда съездить в Вену за чилийскими визами, так как уважаемый чилийский консул отказался выдать их, если мы не явимся к нему лично. Итак, мы приехали в Вену и явились к консулу – весьма важной персоне, – который держался с нами так, словно был в ранге посла. Оглядев нас с брезгливой досадой, всем своим видом подчеркивая, что нахальство комитета, который устраивает чествование Пабло, не имеет границ, консул сообщил, что мы можем получить въездные визы в чилийском консульстве в Буэнос-Айресе.