Ивы зимой - [46]
— Если мой Племянник хочет, то пусть идет с тобой, — с некоторым облегчением сказал Крот. — Кто я такой, чтобы удерживать его? Надеюсь, он будет тебе полезен в проведении торжественного чаепития. А Рэтти, если не возражает, пусть останется еще ненадолго. Мы тут с ним приберемся, да и вообще…
Крот как-то печально обвел глазами опустевшие комнаты своего дома, только недавно полные гостей. В окнах на фоне темнеющего зимнего вечернего неба вырисовывались покачивающиеся на ветру голые, без единого листочка, ветки деревьев. До весны было еще так далеко!
— Ну да, конечно…
Барсук тотчас же понял, что Кроту просто захотелось побыть немного вдвоем со старым верным другом, поболтать с ним о том о сем, посидеть, помолчать, а уж потом хорошенько (вполне заслуженно) выспаться.
Когда Барсук и Племянник ушли, Крот и Рэт, оставшись вдвоем, едва перекинулись парой фраз. Молча убрали они остатки пиршества; впрочем, Рэт еще раньше организовал на основную уборку кроликов и делать было особенно нечего. Быстренько вычистив топку камина, Рэт заново разжег его, и, когда над Кротовым тупиком стало смеркаться, в доме Крота весело пылал уютный, согревающий тело и душу огонек.
Кроту было немножко грустно, к тому же он сильно устал. Понимая это, Рэт усадил друга в его любимое кресло и, хитро улыбаясь, сообщил, что в таком случае, в такое время и в таких обстоятельствах нет лучшего лекарства, чем горшочек легкого супчика и пара кусочков свежеиспеченного хлеба.
— Но, Рэтти, у меня же нет ни супа, ни… — У Крота почему-то навернулись на глаза слезы; почему — он и сам не знал.
— Все продумано, все подготовлено! — довольно возразил Рэт. — Сиди себе в кресле и отдыхай. Все уже приготовлено и даже подогрето. Я еще утром распорядился. А сейчас будь хорошим зверем: сиди тихо и позволь мне обслужить тебя так, как ты этого заслужил.
— Я даже… я действительно не знаю… совсем не уверен. — Крот зашмыгал носом, по его щекам потекли слезы.
Рэт, конечно, увидел слезы и услышал шмыганье, но предпочел сделать вид, что ничего не происходит, — чтобы не смущать друга.
Вдвоем, сидя у камина за маленьким столиком, они быстро управились с вкусным супом, налили себе по второй порции и вскоре уже выскребли дно горшочков корочкой теплого свежего хлеба. За все это время они не произнесли ни слова. Лишь позже вечером, уже после того как Крот немного подремал прямо в кресле, а Рэт выкурил вторую вечернюю трубку, они пододвинулись поближе к огню, отбрасывавшему на их влажные носы алые и оранжевые отблески, и мирно заговорили.
— Дружище, — сочувственно сказал Рэт, видя, что Крот все еще время от времени шмыгает носом и всхлипывает, — если у тебя есть настроение и желание, можешь рассказать мне о том, что случилось тогда на реке. Я был бы рад выслушать твою историю.
— Настроение есть… — задумчиво произнес Крот и замолчал.
— Признаюсь, я очень беспокоился о тебе, — продолжал Рэт. — Река — штука опасная. Мало кто из зверей — даже я сам — выжил бы, доведись ему провалиться под лед.
— Ну да. Я думаю, вряд ли они выплыли бы… — так же задумчиво глядя в огонь, кивнул Крот.
— Но ты сумел. Ты выплыл, выжил и вернулся домой. И нет никого на свете, кто радовался бы этому больше меня.
— Да, — снова кивнул Крот, не отводя взгляда от огня.
— Ну так?.. — Рэт оборвал себя на полуслове и запыхтел трубкой.
Крот, помолчав, ответил:
— Я не знаю, Рэтти, как мне удалось выжить. Честное слово — не знаю. Я мало что помню. Нет, сначала я спустился к реке и ступил на лед, стремясь побыстрее добраться до твоего дома. Глупо, конечно, с моей стороны. И самонадеянно. Еще глупее было не обратить внимание на предупреждение, когда лед собрался трескаться. А когда он действительно раскололся на куски, я уже мало что мог предпринять для спасения. Практически все, что я мог, — это схватиться за край льдины и висеть на ней. А потом я почувствовал, что эта страшная, черная, студеная вода… мне было не вздохнуть… совсем… я уже подумал… мне показалось… что мне суждено…
Бедному Кроту нелегко дались воспоминания об этих тяжких мгновениях. Рэт почувствовал: лучшее, что он может сделать, — это тихо сидеть, изредка охая, цокая языком, понимающе покашливая и время от времени кивая головой в знак внимания. Когда же Крот, казалось, вот-вот разрыдается под грузом тяжелых переживаний, Рэт отложил трубку, подошел к нему и все так же молча обнял его за плечи в знак сочувствия и солидарности.
— Я… я ведь…
— Не торопись, дружище. Времени у нас достаточно, — успокаивающе сказал Рэт. — Не пытайся вспомнить и пережить все сразу. Все успеется: я же никуда не уйду, пока ты не попросишь меня…
— Нет, нет, не уходи! — не совсем поняв его, воскликнул Крот. — Мне бы хотелось, чтобы ты побыл со мной. Очень бы хотелось.
Вновь воцарилось молчание. Вскоре Крот чуть успокоился, и Рэт, вернувшись в свое кресло, взялся за трубку.
— Сейчас, когда все уже позади, когда все сказано и все сделано, — произнес Крот, — я могу сказать, что я не знаю, как мне удалось выжить. Все это как-то непонятно и странно. Очень странно.
— Но ведь хоть что-то ты запомнил? — переспросил Рэт, которого, конечно, распирало любопытство.
