Ивы зимой - [45]
— А, ваше почтенное… мм…ство, — обратился к дворецкому Тоуд. — Премного признателен за предоставленную возможность прочистить трубу в комнате той важной птицы, которой так досаждал дымящий камин.
— Шиллинг — на чай, — явно поверив маскировке, сообщил Прендергаст, доставая монету.
— Вы очень щедры, сэр, — снимая шапку, произнес Тоуд.
Тут в доме начался какой-то переполох. Послышались тревожные голоса слуг и служанок, затопали по коридорам чьи-то ноги, даже из парадного зала донеслись взволнованные голоса.
— Он спускается! — крикнул кто-то из слуг.
— Уже идет! — донеслось с другой стороны.
Кто? — забыв об опасности, заинтересовался Тоуд.
— Как кто? Великий аэронавт! — пояснила ему пробегавшая мимо горничная и добавила уже через плечо: — Величайший из всех знаменитых! Храбрейший и благороднейший! Он рисковал своей жизнью, но спас Город от падения самолета прямо на дома и улицы! Посмотреть бы на него хоть одним глазком!
Тоуд понял, что про него — в его новом обличье — все забыли. Это навело его на рискованную, но очень уж заманчивую мысль. Терзаемый мрачными подозрениями, он все же позволил общему людскому водовороту увлечь себя и последовал за убегающей служанкой.
Вскоре он оказался в толпе слуг, сгрудившихся у двери, через которую он только что покинул парадный зал. То, что ему удалось разглядеть через спины и головы стоявших впереди, оказалось грустным и даже болезненно ужасным зрелищем.
Там, на сверкающей парадной лестнице, поддерживаемый с одной стороны дворецким, а с другой — одним из слуг, появился, спотыкаясь и пошатываясь, пьяный трубочист, облаченный в еще совсем недавно принадлежавшее Тоуду летное обмундирование и снаряжение.
— Не сказала бы, что он красавчик, — прошептала одна из кухарок.
— Но ведь… — начал было Тоуд и осекся.
— Ну и рожа! — присвистнул поваренок. — Подумать только — этот урод жрал картошку, которую я мыл и помогал чистить!
— Но… — снова запротестовал Тоуд.
— Если он посмотрит на меня — мне станет плохо и я упаду в обморок или даже хуже, — заявила горничная и для пущей убедительности вцепилась в рукав Тоуда.
— Но ведь это я… — Тоуд был не в силах дольше выносить эту пытку.
Подумать только, слава, почести и овации, которые по праву принадлежали ему, достались ни за что этому жалкому шатающемуся пьянице трубочисту, оказавшемуся дерзким самозванцем. Его, это ничтожество, приветствовали сейчас аплодисментами знатнейшие люди графства, не последние в стране.
— Я должен быть на твоем месте! — не выдержав, завопил Тоуд, голос которого тотчас же утонул в поднявшемся шуме, — как-никак «великий аэронавт» сумел-таки добраться до нижней ступеньки.
И все же, может быть к счастью, кое-кто расслышал странные крики, донесшиеся из комнаты слуг. Его честь господин судья и его превосходительство господин комиссар почти одновременно обернулись и посмотрели… Тоуду, уже готовому ворваться в зал и потребовать справедливого перераспределения почестей, показалось, что посмотрели они прямо на него. Под этими ледяными бессердечными взглядами он замер, ожидая всех земных кар. А затем к этим несчастьям добавились и кары небесные, которые пообещал ему третий страшный взгляд: прямо на него (как ему показалось) уставился его светлость господин епископ.
Тут слуги, чуть не сбив Тоуда с ног, хлынули в парадный зал, что, быть может, спасло его от немедленного разоблачения. Лжеавиатор скрылся из виду за спинами восторженных обожателей, а несчастный, сокрушенный горем Тоуд направился к черному ходу. Согбенный, с трясущимися лапами и дрожащими губами, развенчанный герой пробрался через кухню, пересек комнату для мытья посуды, прошел сквозь прачечную, подобрал в прихожей сумку трубочиста и вышел во двор. Свернув за угол конюшни, он обнаружил велосипед трубочиста с привязанными к раме щетками. Не без труда взгромоздившись на столь жалкое средство передвижения, никем не замеченный Тоуд, виляя из стороны в сторону, покатил по длинной подъездной дорожке поместья и дальше, дальше, дальше — в притихший перед зимой Белый Свет.
Чудесное возвращение живого и невредимого Крота лишь на день-другой вызвало всеобщее смятение и удивление. Вскоре Река вновь оказала свое целебное, успокаивающее влияние на Рэта, Крота, а заодно с ними и на всех их друзей и знакомых.
«Уж кто-кто, но я-то точно знал, что все будет хорошо, — утверждал про себя каждый. — Я ни на миг не усомнился в том, что мистер Крот вернется рано или поздно».
Эти двое суток Кротовый тупик просто бурлил — множество зверей приходило в гости к Кроту, несмотря на вновь ухудшившуюся погоду. Начатая заупокойная трапеза перешла в веселый пир и дружескую гулянку. Продолжалось это до тех пор, пока незаметно не оскудели запасы еды и питья и не подошла к пределу способность зверья есть и пить. Мало-помалу гости стали расходиться по домам, и наконец в доме Крота остались лишь Барсук, Рэт Водяная Крыса, Племянник Крота и, разумеется, сам Крот.
— Ну что ж, — сказал Барсук, — ты, Крот, сам видишь, как все обрадовались твоему возвращению, и больше всех — мы трое. Но пришло время немного отдохнуть и поразмыслить на досуге о том, что могло бы случиться, о том, что случилось, и о том, что имеется на данный момент. Я буду очень признателен, если твой Племянник пойдет ко мне и поможет подготовить обещанное ласкам и горностаям торжественное чаепитие. Сам понимаешь, мне потребуется сообразительный и расторопный помощник, чтобы избежать возникновения неловких ситуаций, провоцировать которые так горазды эти малосимпатичные животные. Рэт, кстати, тоже наверняка соскучился по дому, — добавил Барсук, явно намекая на то, что Кроту, может быть, хочется побыть одному после стольких передряг; кому, как не ему, Барсуку, была понятна тяга к одиночеству, особенно после таких потрясений, и к тому же — сейчас, в сонную зимнюю пору.
