Иветта - [20]

И тотчас же ей стало как-то радостно от принятого решения, она втайне возгордилась и залюбовалась собой. Теперь все увидят, какова она, узнают ей цену.

Она вернулась в Буживаль, зашла в аптеку и спросила немного хлороформа от зубной боли. Аптекарь знал ее и отпустил ей маленький пузырек наркотика.

Она прошла пешком в Круасси и там получила вторую склянку яда. Третью она добыла в Шату, четвертую в Рюэйе и к завтраку возвратилась с опозданием. После такой долгой ходьбы она сильно проголодалась и ела с наслаждением человека, нагулявшего себе аппетит.

Мать радовалась, глядя, как охотно она ест, и, окончательно успокоившись, сказала, когда они встали из-за стола:

— Знаешь, я пригласила провести с нами воскресный день всех друзей — князя, шевалье и господина де Бельвиня.

Иветта слегка побледнела, но не возразила ни слова. Сейчас же после завтрака она отправилась на станцию и взяла билет в Париж.

Весь день она ходила из аптеки в аптеку и покупала по несколько капель хлороформа.

Когда она вернулась вечером, все карманы ее были полны пузырьков.

На другой день она повторила эту процедуру и, случайно заглянув в аптекарский магазин, сразу получила четверть литра.

В субботу она не выходила из дому; день был пасмурный и прохладный; все время она провела на террасе, лежа в плетеном шезлонге.

Она почти ни о чем не думала, окончательно решившись и успокоившись.

На следующий день она захотела прихорошиться и надела голубое платье, которое было ей к лицу.

Глядя в зеркало, она вдруг подумала:

«Завтра я буду мертва. — И непривычная дрожь пробежала у нее по спине. — Мертва! Не буду говорить, не буду думать, никто больше не увидит меня. И сама я ничего этого больше не увижу!»

Она внимательно разглядывала свое лицо, как будто никогда не видела его прежде, особенно всматривалась в глаза, обнаруживала множество новых штрихов, улавливала в своих чертах их истинное, ей самой неизвестное выражение и удивлялась себе, как незнакомке или новой подруге.

Она твердила мысленно:

«Это я, я сама в зеркале. Как странно смотреть на себя! А ведь без зеркала мы не имели бы понятия о себе. Все вокруг знали бы, какие мы, а сами мы — нет».

Она подняла свои тяжелые косы, перебросила их на грудь и при этом наблюдала каждый свой жест, каждый поворот, каждое движение.

«Какая я хорошенькая! — думала она. — А завтра я буду лежать мертвая, вот тут на кровати».

Она оглянулась на кровать и мысленно увидела себя простертой, белой, как простыня.

«Мертвая! Через неделю это мое лицо, эти глаза, щеки будут почерневшей гнилью в ящике под землей».

Нестерпимая тоска сжала ей сердце.

Яркое солнце заливало весь ландшафт, и теплый утренний воздух струился в окно.

Она села, вдумываясь в это слово: «мертва». Это значит, что мир как будто исчезнет для нее; но нет, в мире ничто не изменится, даже ее комната. Да, ее комната останется такой же, с той же кроватью, теми же стульями, тем же туалетным столом, а она, она сама скроется навсегда, и никто не опечалится этим, разве что ее мать.

Кто-нибудь скажет: «Хорошенькая была девушка, эта Иветта!» — только и всего. Она взглянула на свою руку, лежавшую на локотнике кресла, и снова подумала о той гниющей, о той черной, смрадной каше, в которую превратится ее тело. Снова дрожь ужаса пробежала у нее по спине, а в голове не укладывалась мысль, как это она исчезнет, а весь мир не перестанет существовать. Ведь она чувствует себя нераздельной частью всего — природы, воздуха, солнца, жизни.

Из сада донесся взрыв смеха, гомон голосов, выкрики, звуки шумного веселья, какое царит в начале загородных прогулок; Иветта различила баритон де Бельвиня, который пел:

Я под окном твоим,

И жду, тоской томим…

Она машинально поднялась и выглянула в окно. Раздались рукоплескания. Все пятеро были в сборе и с ними еще двое господ, ей незнакомых.

Вдруг она отпрянула от окна — ее больно кольнула мысль, что все эти мужчины приехали повеселиться к ее матери, куртизанке.

Прозвонил колокольчик к завтраку.

«Я покажу вам, как умирают», — решила она. И сошла вниз твердой, решительной поступью; так, должно быть, христианские мученицы вступали на арену цирка навстречу львам.

Она пожала гостям руки, улыбаясь любезно, но несколько высокомерно. Сервиньи спросил ее:

— Сегодня вы менее сварливо настроены, мамзель?

Она ответила суровым и загадочным тоном:

— Сегодня мне хочется озорничать. Я настроена на парижский лад. Берегитесь! — И обратилась к де Бельвиню: — Вы будете моим кавалером, миленький Мальвуази. Я всех вас веду после завтрака на гулянье в Марли.

В этот день в Марли как раз было гулянье. Иветте представили двух новых гостей — графа де Тамина и маркиза де Брикето.

За столом она почти не разговаривала, собираясь с силами, чтобы быть веселой целый день и чтобы никто ничего не заметил. А потом бы все дивились еще больше и говорили: «Кто бы мог подумать? У нее был такой веселый, довольный вид! Кто разгадает эти натуры?!»

Она старалась не думать о вечере, о назначенном ею часе, когда все будут в сборе на веранде.

Чтобы подхлестнуть себя, она выпила непривычно много вина, а в придачу две рюмки коньяка, и, когда вставали из-за стола, щеки у нее раскраснелись, голова кружилась, кровь быстрее бежала по жилам, туманила мозг, и на все она теперь смотрела бесстрашно, все ей было нипочем.