Ивановы годы. Иваново детство - [32]

». Не гуманнее вели себя европейцы и в иных местах, от Смоленска до Стародуба, а Иван, хоть и находился с основными силами неподалеку, во Пскове, помочь ничем не мог: вторглись шведы. Правда, взять ни Нарву, ни Ивангород они не смогли, но положение все равно напряглось до предела, и ни о каком перемирие, не говоря уж о мире, Баторий даже слышать не хотел, хотя Иван был готов на более чем серьезные уступки, уже даже не настаивая на соблюдении норм вежливости, на что обычно обращал очень серьезное внимание. Так что, 1580-й выдался еще тяжелее. Успехи «Великого Воителя» пиарились по всей Европе (он держал при себе типографию и штат профессиональных журналистов), да и были основания. На запах дачи и добычи шли новые люди, победителя охотно ссужали деньгами все, кого он просил, - и уже весной, имея при себе еще больше войск, чем в прошлом году, - 48 399 человек, - Баторий начал новую кампанию, хитрым маневром вынудив русских раздробить силы на защиту множества направлений потенциального удара. Теперь он требовал от Ивана не только Ливонию и Полоцк, но также Новгорода и Пскова. Одно в одно повторив подвиг Полоцка, пали Великие Луки, причем здесь «король-рыцарь» велел перебить всех пленных, невзирая на пол, возраст и статус, - видимо, как бесперспективных. Пали Невель и Заволочье, быстро сообразивший, что к чему Магнус, изменив присяге, признал себя вассалом Польши и атаковал русские войска под Юрьевым. Силенок у него, правда, было мало, но в той ситуации и его измена многое меняла к худшему. А в дополнение ко всему, осенью в Россию опять вторглись шведы, ведомые Делагарди, воякой не худшим, чем Баторий, взяв Корелу. Развивать успех королю не позволили холода и усталость шляхты, требовавшей передышки, но ни о каком мире (пусть даже и со всей Ливонией) Баторий по-прежнему слышать не хотел, ультимативно определив условием начала переговоров согласие отдать Нарву и выплатить 400000 злотых контрибуции. На что Иван, видимо, сознавая, что говорить не с кем и не о чем, ответил несвойственно себе кратко: - «Мы, смиренный Иоанн, царь и великий князь всея Руси, по божьему изволению, а не по многомятежному человеческому хотению...», разъясняя Баторию, что капитуляции не будет, Нарву с Юрьевым не отдаст, за Полоцк будет биться, и ставя точку: «Мы ведь предлагаем добро и для нас и для тебя, ты же несговорчив, как онагр-конь (осел), и стремишься к битве; бог в помощь! Уповая на его силу и вооружившись крестоносным оружием, ополчаемся на своих врагов!» А дальше был Псков. Кстати, вполне возможно, неспроста именно Псков. История Давида Бельского темна, но, понимая, что он родич Малюты, можно предположить, что Скрынников прав. Как бы то ни было, стотысячная европейская сборная окружила одну из лучших крепостей России. Мощную, многолюдную, но совершенно одинокую: Иван не отсиживался в тылу, но при нем было всего 700 дворян и стрельцов, и помочь он не мог ничем. Все решалось Псковом. И Псков, имевший каменные, а не деревянные, как Полоцк, стены, держался под постоянным обстрелом лучшей в Европе артиллерии. Первый штурм провалился с жуткими потерями (5000 человек). Погиб близкий друг и короля, командующий венгерской конницей Габор Бекеши. «Не так крепки стены, как их твердость и способность обороняться», - отметил в дневнике духовник короля, аббат Пиотровский. И так пошло. Псковичи отбивали малые штурмы, ходили на вылазки, проводили подкопы, не реагируя ни на какие обещания и гарантии короля. Пять месяцев. Тридцать приступов, последний – в начале ноября, когда город был ослаблен голодом и дизентерией. Русские, констатирует Поссевино, «не думали о жизни, хладнокровно становились на место убитых или взорванных действием подкопа и заграждали (проломы) грудью, день и ночь сражаясь; они едят один хлеб, умирают с голоду, но не сдаются». И в конце концов, после провала генерального штурма 2 ноября, сломались поляки. Голодные, лишенные припасов (всю округу разорили за первые месяцы), они начали роптать. «Солдаты дезертируют от холода, босые, без шапок и платья, страшно дерутся с жолнерами из-за дров, отнимают друг у друга платье и обувь... воровство в лагере страшнейшее». В конце концов, дошло до того, что ловить и вешать «возмутителей спокойствия» пришлось лично Яну Замойскому, правой руке круля. А всем было ясно, что это еще цветочки. «Дождались мы, брат, такой зимы, - писал из лагеря в Краков участник событий, - какая у нас в конце января, а говорят, морозы будут еще сильней. Хоронимся в земле, как звери. Платья, шубы и не спрашивай... Русские уводят лошадей, слуг, провиант и все прочее. Дай еще Бог, чтобы королю и гетману удалось благополучно вывести отсюда наши войска...» Однако, тпру. Увлекся. Я не пишу историю Ливонской войны. А потому достаточно сказать, что Псков стал волнорезом, о который разбилась удача Батория. Планы поделить со шведами весь север России рухнули, и в конце концов, дело кончилось переговорами, а там и миром, по которому Россия уходила из Ливонии, не сохранив ничего, но, по крайней мере, почти ничего и не потеряв. Причем, уже не имея шансов на военную победу, Иван, в итоге, переиграл Батория политически, под самый конец выбив из-под ног трансильванца его главную опору – Рим. Если совсем коротко, то Истомка Шевригин, «