Иван. Жизнь, любовь и поводок глазами собаки - [36]

Вскоре мы пожинали плоды наших огороднических трудов — на тарелке у каждого (даже у меня!) появились свежие овощи. Снова пошли разговоры о том, каким образом мы сможем окончательно перейти на самообеспечение. К тому времени я уже понял, что крупные энергетические компании держат людей в полной зависимости и лишают их возможности контролировать собственную жизнь. Но мы пошли еще дальше. Любую корпорацию или учреждение мы воспринимали как инструмент подчинения людей, основное призвание которого состоит в том, чтобы мешать людям реализовывать свой потенциал. Но мы не попались в эту ловушку! Мы везде чувствовали потенциал для развития, и я, Иван Одноглазый, просто наслаждался радостью существования. Мечты Генри Торо нашли достойное воплощение в жизнь, и я чувствовал, что солнце, улыбаясь, смотрит на нас каждый день, даже если идет дождь.

Со временем я начал замечать, что получаю удовольствие просто от того, что лежу и наблюдаю за всеми вокруг, и, скорее всего, это чувство было сродни тому удовлетворению, которое испытывали Керм и Пэт на закате своих дней. Я чувствовал, что буду счастлив, просто наблюдая за тем, как растет моя семья, даже если мне самому не суждено больше встать со своего места. Жизнь была прекрасна, но вместе с тем я ощущал, что со мной происходят какие-то странные глубинные изменения. Моя семья, казалось, тоже была счастлива, и даже Борис успешно освоился на новом месте. Однако параноиком он как был, так и остался. Ему вечно казалось, что совы заодно с койотами сговорились его убить.

Старшие члены стаи

В то же лето, когда мы переехали в новый дом, Кристина с Тимом перевезли к нам Бернис, мать Тима, чтобы она доживала оставшиеся годы вместе с нами. Она сильно сдала за последнее время, а у нас как раз появилось место, чтобы ее принять. С Бернис произошли заметные изменения: у нее сильно ослабла память, и она уже не так стремилась обсуждать политику и религию. У нее настолько ухудшилось зрение, что ей приходилось передвигаться с помощью ходунков, чтобы ненароком не упасть. Когда она переехала в наш дом, я начал невольно вспоминать о Пэте и Сиде и пришел к пониманию того, что все в этой жизни совершается по кругу, и это абсолютно естественно и нормально — заботиться о своих старших, когда им требуется наша поддержка. В свое время, много лет назад, Бернис окружала любовью и заботой своих детенышей, и теперь настало время отплатить за ее доброту. После смерти Пэта мы несколько месяцев разбирали вещи в доме, где прошло детство Тима, и в ходе этого процесса Тим обнаружил множество старых фотографий, картин и прочих памятных вещей, благодаря которым вырисовывался образ достаточно непростой женщины.

Бернис была одной из первых женщин, которым было дозволено учиться в Чикагской академии искусств, а кроме того, судя по фотографиям, она была настоящей красавицей. Поскольку она обладала непревзойденными способностями к рисованию, которых не наблюдалось у других девушек того же возраста, ее приняли в это элитное учебное заведение.

Она выросла в небольшом доме в квартале польских эмигрантов, и ее подростковые годы пришлись на время Великой депрессии. Ее отец Иозеф занимался столярным ремеслом. Большую часть своей жизни он провел в России, хотя сам по национальности был литовцем. Бернис часто рассказывала нам о псе по кличке Шуберт, жившем в их доме, когда она была маленькой. Ему разрешали спать с людьми в одной постели, а во время еды сидеть за обеденным столом, где у него было собственное место. По всей видимости, в доме Иозефа не было жестких правил поведения, и Шуберту повезло жить в семье, где все домочадцы любили и принимали его как равного себе. Везет же некоторым! Я знаю, что моя семья тоже меня любит (несмотря на скудные порции еды), но, по рассказам Бернис, у этого Шуберта была просто сказка, а не жизнь!

Многие годы Бернис посвятила волонтерской работе во Всемирном объединении федералистов[20] и была активным участником борьбы за мир еще до того, как на свет появилось поколение хиппи. Толстой ею гордился бы! Затем в ней проснулась страсть к религии, и поскольку Бернис никогда не порывала со своими корнями, она стала истовой католичкой. Она не раз говорила, что по-настоящему ее жизнь началась только после того, как у нее появилось собственная семья, а когда это произошло, она почти перестала рисовать, за исключением портретов близких ей людей. Думаю, что она хотела нарисовать и меня, но я не мог усидеть на одном месте достаточно долго, чтобы из этого что-то вышло.

Бернис была бесконечно предана своей семье, и теперь, на закате ее дней, наступил черед семьи позаботиться о ней. Несмотря на разногласия, существовавшие между ней и Тимом, они с Кристиной с радостью ухватились за возможность оказать ей должное почтение, тем более что Бернис, судя по наблюдениям ее сына, уже успела забыть большую часть своих прежних жестких убеждений, из-за которых в былые времена любила устраивать споры.

В то первое лето на новом месте мы часто гуляли по окрестностям, ходили купаться на реку, ловили рыбу, а по вечерам разводили костры во дворе. Единственное, чего мы не делали, — так это не ходили в походы, и мне это казалось очень странным, но, наверное, у нас было слишком много дел в связи с переездом. То было волшебное лето, но оно было бы еще лучше, если бы мы сходили в небольшой поход. Однако в остальном все шло просто замечательно, даже несмотря на то, что на меня постоянно кричали, когда я забегал в реку и распугивал всю рыбу.