Иван — я, Федоровы — мы - [11]

Перед закатом солнца у Вани обычно оставались свободные минуты — ужин готов, и для раздачи ожидали темноты. Он выбирался из балки и, лежа на животе, «рассматривал врага»…

Километрах в десяти, за рекою Чир, — высокие горбатые холмы. С этих холмов, в клубах пыли, словно черные тучи, текли и текли бесконечные колонны немецких машин и пехоты. «Они со всей Европы собрали технику и двинули на нас…» — вспомнил Ваня слова Сологуба. Мальчишка представлял себя в бою: то он швыряет гранаты, то из пушки сжигает танки и расстреливает в упор фашистов…

Откуда ему было знать, что немцы в эти дни накапливали силы, чтобы выйти к Дону, что, разгадав их планы, командарм Чуйков решил атаковать первым. У станции Чир немецкая оборона выдавалась уступом. Его и задумал командарм «подрубить под корень».

Сгустились сумерки. Неожиданно с левого берега Дона забухала наша артиллерия, а затем заполыхал весь передний край — стреляли и с нашей стороны и со стороны немцев. Ваня отметил, что гул боя все отдаляется и отдаляется. С нетерпением он ожидал Кухту и Черношейкина, чтобы разузнать, что все это значит. А их не было.

В этот вечер никто не пришел. Лишь к ночи от капитана прибежал связной:

— Эй вы, кухня!.. Что прохлаждаетесь? Мы давно за Чиром!

Оказывается, наши отбросили немцев за станцию Чир, и капитан приказал кухне немедленно двигаться туда. Связной залез в кабину машины показать шоферу дорогу, а Ваня — в кузов к Удовико, который всю дорогу стучал по кабине, останавливал машину и спрыгивал посмотреть прицеп, опасаясь, как бы не оторвалась кухня. Овчинникову надоело без конца притормаживать, и он набросился на повара:

— Ты что стучишь? От страха совсем ума лишился?

Ваня не знал, страшно ли Удовико, но ему, Ване, было и вправду боязно ехать ночью по только что отвоеванной у немцев земле. Она клином врезалась в оборону фашистов и вся простреливалась трассирующими пулями. Поэтому казалось, будто наших окружили.

Машина пересекла железнодорожное полотно. Пристанционный поселок угадывался по тлеющим развалинам. У последнего, чудом уцелевшего на окраине домика остановились. Совсем неподалеку передний край. Строчил крупнокалиберный пулемет, пролетая, шуршали в воздухе мины и рвались где-то позади. Вспыхивали немецкие ракеты, озаряя зеленовато-холодным светом обугленные печные трубы и степь в черных воронках, похожую от этого на лунную поверхность в кратерах.

Ваня спрыгнул с машины и отправился на розыски истребителей. Усталые после боя пехотинцы рыли окопы, кто-то о чем-то рассказывал, слышался смех.

Побывать в первом бою, остаться живым да еще и победить — бывает ли радость сильнее? Ваня завидовал солдатам. Ему захотелось побыстрее увидеть Кухту, Черношейкина и всех, кого знал… Из темноты донесся сибирский говорок Кухты. Волнуясь, Ваня пошел на голос и скоро увидел лежавших у еще не отрытой огневой бойцов. Кухта курил, зажав цигарку в кулак, чтобы не было видно огня. Ему, как старшему по званию, Ваня и доложил:

— Товарищ сержант, кухня прибыла. Можете посылать за ужином.

— Пропадает на кухне такой боец, — заметил кто-то.

— Прекратить! — одернул Кухта и сказал: — Ужину мы всегда рады. Садись. А то ракета осветит, и подстрелить могут. Рассказывай, как дела…

— Да ну… — Ваня опустился на землю. — Какие на кухне дела!

— Это ты зря, — заметил сержант, — мы фрица не победили бы без вашего кондёра. Ефрейтор Черношейкин! Взять бойца и доставить ужин. Федоров, покажешь, где кухня.

— Есть показать! — вскочил Ваня.

Кухня осталась до рассвета за домиком, и Ваня, с разрешения повара, вернулся к истребителям. Он с удовольствием рыл со всеми землю «для пользы дела», смеялся и пел боевые песни, подружившись с запевалой и тезкой Ваней Берестом. Тот рассказал ему о Сибири; договорились, что Ваня приедет к нему в гости. Берест в этот вечер пел как-то особенно, не знал, что он — последний в его жизни.

Капитан Богданович, как обычно, не спал, торопил бойцов и, увидев Федорова за работой, похвалил за инициативу. Только перед рассветом Ваня заснул. Растолкал его Черношейкин: «Тревога!» Ваня помчался к дому, около которого стояла кухня, но ее и след простыл. Еле успел прицепиться за борт проезжавшей мимо машины — Черношейкин с Кухтой втащили его в кузов. Три взвода истребителей срочно перебрасывались на другой участок. Бойцы спешили к жаркому делу, и было не до мальчишки.

Машины притормозили у каменных построек неподалеку от станции Чир. Капитан показал командирам место огневых и умчался в другие подразделения. Остался комиссар.

Черношейкин по-отечески обнял Ваню и махнул рукой в сторону Дона.

— Ну, валяй на кухню! А то лейтенант увидит, достанется и тебе и нам…

Не оглядываясь, ефрейтор побежал разгружать снаряды. Бойцы катили пушки на место огневых, долбили ровики. Чтобы не попадаться на глаза лейтенанту и комиссару, Ваня спрятался в каменный сарай и стал следить оттуда за происходящим.

По всему было видно, что скоро начнется бой. Даже запевала весельчак Берест, у которого из-под пилотки выбились блестящие от пота черные кудри, как-то уж очень сосредоточенно и с опаской поглядывал на темнеющую вдали рощу. Филин и Дымов тоже посматривали туда. Волнение передалось и Ване.