Иван VI Антонович - [60]

Игра устраивалась обычно в комнатах ближайшей подруги правительницы и ее фрейлины Юлии Менгден или, как презрительно звала ее императрица Елизавета Петровна, Жулии или Жульки. Эта «пригожая собой смуглянка» никогда не расставалась с правительницей. Как было записано в дневнике принца Людвига Эрнста, Юлия «не оставляет правительницу одну ни на мгновение, даже если у нее Антон Ульрих и даже если они лежат в постели, она без смущения входит к ним».[302] Бирон, отвергая обвинения в оскорбительных высказываниях об Анне Леопольдовне, говорил на следствии, что он не утверждал, будто бы правительница беспутна: «…тому статься невозможно, а говорил я, как и прежде мною показано, что она каприжесна или упряма: Ея императорское высочество кушает одна с фрейлиною фон-Менгденовою, а пристойнее б было с супругом своим (мы знаем из мемуаров Миниха, что „пристойный“ Бирон всегда обедал с женой Бенигной Готлиб и… с императрицей — своей любовницей, которая на обед всегда приходила в покои герцогской четы. — Е. А.), и оная-де фрейлина у Ея императорского высочества в великой милости состоит и она ж в делах, касающихся до правительства, мешаться будет: сие, может быть, я, таким образом, сказывал, и для того подданейше прошу прощения, а оное говорено не из злости».[303]

Вечерами подруги занимались также рукоделием: вязали, а после свержения регента спарывали золотой позумент с драгоценных камзолов Бирона и его сына, чтобы отправить его на переплавку.[304] Юлия была особой вполне посредственного ума, получила воспитание, типичное для лифляндской немки, удел которой — выйти замуж за небогатого барона и экономно вести хозяйство. Между тем степень доверия правительницы к своей подруге была высочайшей. Юлия была в курсе всех государственных дел; когда к ней пришел упомянутый выше советник Тимирязев, заметивший недостатки в законе о престолонаследии, и принес манифест, в котором он их заметил, фрейлина ему отвечала: «У нас все это есть, мы знаем, постой-ка здесь» — и ушла посоветоваться с правительницей.[305] Сохранился удивительный для XVIII века парный портрет: годовалый император Иван Антонович сидит на коленях… фрейлины Юлианы фон Менгден. Возможно, портрет писался после того, как в первый день рождения императора младенец был внесен в парадный зал именно Юлией Менгден.

Как только Анна Леопольдовна стала правительницей, баронесса Юлиана Магнусовна тотчас выписала из Лифляндии свою мать. Через час после приезда старушки к ней явилась с визитом сама правительница — событие в придворной жизни беспрецедентное.[306] Всего при дворе Анны Леопольдовны оказался, кроме самой Юлии, целый выводок прибалтийских баронов Менгден: Анна Доротея — сестра Юлии и супруга Миниха-младшего; вторая сестра Якобина (Бина), фрейлина Анны Иоанновны, а потом Анны Леопольдовны, и наконец мать Юлии. Она явилась в Россию с младшей дочерью Авророй, ставшей сразу же по приезде камер-фрейлиной правительницы, и сыном Густавом Иоганном, пожалованным в камер-юнкеры и ротмистры Конной гвардии. Одновременно Юлия получила в Лифляндии богатое поместье.

Отношения Анны Леопольдовны и Юлии были необычайно близкими, и эта близость бросалась в глаза многим. Финч, хорошо знавший всю карточную компанию, писал, что любовь Анны к Юлии «была похожа на самую пламенную любовь мужчины к женщине», что они часто спали вместе. У автора нет желания углубляться в сомнительные предположения на сей счет: например, сам по себе этот факт может означать, что во дворце частенько бывало холодновато и женщины для тепла ложились вместе. Но точно известно, что с весны при дворе и среди дипломатов заговорили о предстоящем браке Линара и Юлии. Намерение это не было осуществлено из-за переворота, хотя в августе 1741 года нареченных успели обручить. Правительница подарила жениху бриллианты, некогда принадлежавшие Бирону, а подруге пожаловала несметное число драгоценностей (что впоследствии очень волновало и нервировало Елизавету Петровну) и полностью обставленный дом в Петербурге.[307] Прусский король, всегда чуткий к успехам чужих фаворитов и фавориток, прислал Юлии Менгден со своим посланником Мардефельдом усыпанный бриллиантами портрет королевы Прусской. Тот, кто знает о сексуальной ориентации великого короля, невольно усмехнется символике этого подарка — королева Елизавета Христина Брауншвейгская всегда жила вдали от мужа и годами не видела супруга.

Цель предстоящего брака, как считали наблюдатели, состояла в том, чтобы прикрыть им любовную связь правительницы с фаворитом. Шетарди, который выуживал все сплетни и слухи, циркулировавшие в столице, был убежден, что готовится новый вариант любовного треугольника: так некогда Бирон, оставаясь фаворитом императрицы Анны, формально состоял в фиктивном браке с баронессой Б. Г. Трейден, а оба сына Бирона — Петр и Карл — «бесспорно дети царицы Анны».[308] Последнее утверждение кажется близким к истине, особенно если вспомнить Карла, которого в 1730 году, тогда еще двухлетним малышом, курляндская герцогиня увезла с собой в Россию, куда ее позвали на царство верховники, и с которым нянчилась, как с собственным ребенком. В принципе, можно допустить возможность фиктивного брака Юлии и Динара как принятого в то время прикрытия для любовников. Такие «маскировочные» браки не раз заключались в истории правящих династий. Шетарди (и в этом с ним был согласен австрийский посланник маркиз Ботта) сомневался в успехе этой затеи, считал, что Анна Леопольдовна «не обладает опытностью, чтобы скрывать и вести тонкую интригу, она руководствуется лишь примером покойной царицы и будет держаться того же образа действий». Впрочем, перемывая косточки главным персонам русского двора, дипломаты полагали, что эта комбинация продержится недолго — Юлия слишком глупа, «чтобы захотеть находиться в таком положении, в каком была супруга Бирона».