Иван V: Цари… царевичи… царевны… - [145]

— Ой, Агафьюшка, невмоготу мне.

— Пошло… Потужься, государыня. Ну вот — идет. Сичас я его за ноженьки ухвачу. Иди, крошка, иди, — приговаривала она любовно. — Вот и тельце показалось. Сказывала я — девка, девка она и есть.

Ловкими, привычными руками она обрезала пуповину, окунула дитя в лохань, сняла послед и укутала пискнувшую девку в простынку.

— С дитем тебя, государыня царица! Здоровенька да пригожа.

Вызвала комнатную девушку и велела доложить окольничему царя, что царица благополучно родила девочку.

Радоваться ли? Куда их, царевен, девать? Ни замуж выдать, ни за море отправить. Солить, что ли?

Конечно, царь Иван возрадовался, то царица родила, но ему уж было все равно: сын ли, дочь ли. Он думал о монашеском чине и мыслию и плотью готовился к нему. Нахлынула на него решимость жить по своему уставу, без чьего-либо указа.

В последний раз, как призвали его к трону и напялили царские одежды, он после всех церемоний — а принимали персидского посла — отозвал братца Петрушу в сторону и поведал ему:

— Не обессудь, братец, но я тебя покину. Навсегда. Невмоготу мне здесь сиживать. Не гожуся я в цари.

Петр смотрел на него с недоуменьем. Недоуменье быстро сменилось жалостью. Нет, не сожаленьем, а именно жалостью. Он спросил:

— Сам надумал?

— Сам, сам! — торопливо откликнулся Иван. — Сестрица Софья против, запретила, а мне невмоготу более.

— Ну да, она тобою прикрывается, — усмехнулся Петр. — Да уж долее терпеть не станем сие зазорное лицо. — И, помолчав, спросил: — А что делать станешь?

— Схиму приму. Из мира уйду. Невмоготу мне.

— Что ж, приневоливать не буду. Да и кто может? Царя-то? Царь — сам себе господин. Он волен поступать токмо по велению Господа. И более никто над ним не властен. И сестрицы не опасайся — укоротим ее. И место ей уготовлено. В Девичьем монастыре. Она ведь у нас девица на выданье! — Сказал и криво усмехнулся: — Девица! Токмо с женишками ей не повезло. Один — без головы, а другой — в Пустозерске.

— Братец, дочь у меня родилася…

— Таровата твоя царица на девок, поздравляю. Что ж, был восприемником Марьи, Федосьи, Катерины, явлюсь и ныне в Чудов монастырь крестить новорожденную. Как решили назвать?

— Парашею, Прасковьин ныне день, великомученицы Параскевы Пятницы, не отреклася от Христа, усекли ей за это голову.

— Будет у тебя, братец, две Параши. Экое богатство! Тетушку Татьяну Михайловну звал ли?

— Звал, звал. Она ведь вместе с тобою дочек моих принимала.

— Тетка Таня у нас первая из теток, — подтвердил Петр, — люблю ее.

— И я люблю, — согласился Иван. Он любил согласие и охотно соглашался со всеми и во всем.

Наступил год одна тысяча шестьсот девяносто шестой — год тридцатилетия царя Ивана. Он по-прежнему писался царем во всех грамотах, однако трон его пустовал. И порфира красного атласу с горностаевым подбоем пылилась в забвенье, и к ней уже подбиралась моль. Рожден он был 27 августа, а год только начинался. И начало его знаменовалось, как обычно, Крещеньем и хожденьем на Москву-реку к проруби-иордани.

Ждали обычных об эту пору крещенских морозов, а Илья-пророк наслал дождевую тучу с молоньей и громом. Экое чудо чудное!

Царь Иван ходил со всеми на иордань, на водосвятие, принял благословенье от патриарха Иоакима, а когда полил совершенно по-весеннему дождь, сильно промочил ноги. И простыл. Стал кашлять да чихать, сделалась хрипота в горле.

Царица Прасковья встревожилась. Послала за доктором. Доктор прописал теплое питье, чай с малиной — словом, все обычное в таких случаях. Бабка Агафья, узнав, что царь недомогает, заявила:

— Напрасно дохтура звали. Я его, касатика нашего, благоверного государя, живо на ноги поставлю.

И стали выпаивать Ивана бабкиными травами с липовым цветом. И ожил он.

Чрез две недели служили панихиду по царице Наталье Кирилловне, почившей в цветущих летах, сорока трех лет. И царь Иван преклонил голову; еще чрез неделю праздновал именины старшенькой сестрицы своей Марьюшки. А после обедни потчевал гостей винами и водками.

Прошло еще три дня. 29 января, после трапезы, он неожиданно завалился на правый бок и опочил в третьем часу пополудни.

Спустя шесть недель схоронили царя Ивана Пятого рядом с гробницею брата Феодора в соборе Михаила Архангела.

Глава двадцать шестая Море зовет

Блажен человек, который снискал мудрость и человек, который приобрел разум, — потому что приобретение ее лучше, чем приобретение серебра, и прибыли от нее больше, чем от золота: она дороже всех драгоценных камней (никакое зло не может противиться ей, она хорошо известна всем, приближающимся к ней), и ничто из желаемого тобой не сравнится с нею.

Книга притчей Соломоновых

Тесно стало Питеру — так именовал его адмирал Франц Лефорт, адмирал сухопутнейший, но возведенный в таковой чин по великой приязни молодого царя, — на Плещеевом озере, где был сооружен малый флот. Душою рвался к морю. Матушка, пока была жива, противилась. Боялась отпускать сына от себя, чудились ей многие опасности.

В цветущих летах царицу Наталью, как и ее супруга, похитила смерть. Петр был безутешен. Не пришел на похороны, столь велико было его потрясенье. Потом в одиночестве оплакал матушку на ее могиле.