Иван V: Цари… царевичи… царевны… - [131]

Дыханье степи становилось все жарче, и поникшие травы шуршали все громче. Боевой дух войска стал исходить потом и усталостью. Впереди лежало Азовское море. Путь к нему преграждали реки. Иные в эту жаркую пору лета — а лето уже наступило — пересыхали и их можно было перейти вброд. Но великая река Дон все еще широко и глубоко катила свои воды, и переправа чрез нее заняла четыре дня.

Но чу! Впереди показался первый татарский разъезд. Видать, они приняли конный авангард за своих, а потому беспечно заскакали на него. Казаки вмиг перехватали их — полтора десятка, — связали и обезоружили.

Войско вступило в хановы владенья. И эта первая стычка была как живительный ливень в суши да бездождье. Люди тотчас подобрались, заслышав об опасности.

— А двои утекли, — доложил князю сотник Свидригайло.

— То худо, — помрачнел князь. — Беспременно наделают переполоху. И явится татарская конница.

И приказал: взять сугубую предосторожность, всем блюсти строй, а пищали — на изготовку.

Так оно и вышло. Не прошло и двух дней, как на горизонте взметнулась туча пыли. По мере приближения из нее стали вырисовываться всадники.

Спафарий, ехавший рядом с князем, вытащил седельные пистолеты.

— Шагом! — скомандовал князь. — Пушки подтянуть, пищали к бою!

Татарская лава стремительно катилась на них. Визгливые крики и завыванья сопровождали атаку.

— Алла, алла! Ал-л-а-а-а!

Вот уже видны искаженные злобою лица, орущие рты, выставленные пики, серебристый блеск обнаженных клинков.

— А-а-а! — сплошной вой заглушил залп пушек.

Первый ряд конников рухнул на землю, смяв скакавших за ним. Кони бились в конвульсиях. Задние остановились. Туча стрел, выпущенная с дальнего расстояния, не принесла вреда.

Татарская атака захлебнулась. Воинственные крики сменились стонами и жалобным ржаньем подбитых коней.

Князь приказал:

— Конница, вперед! Руби, коли!

Картечь сделала свое дело. Десятки убитых и раненых валялись на земле, обагряя ее кровью. Остальные — их было три или четыре сотни — столь же стремительно, как наскакали, обратились вспять. Они колотили лошадей голыми пятками, и те, чувствуя опасность, летели галопом. За ними, отстав сажен на сто, молча неслись казаки. Вид их был страшен: ощеренные рты, хрип, похожий на мычанье, налитые кровью глаза.

Но татарские кони оказались резвей. Расстояние между ними и преследователями постепенно росло. И вот уже они стали недосягаемы.

— Ушли! — с досадой выкрикнул полуполковник Охрименко. — Осади, братцы! Татарин он завсегда на коне, он с ним ест, с ним спит. Рази ж его достанешь? — И смачно сплюнул.

Деловито добили раненых — татар и их коней. И оставили на поживу воронью да зверью. Своих раненых — их было полтора десятка, оцарапанных стрелами, — перевязали.

— Души их, погибших за мусульманскую веру, тотчас отправились в рай. А там их ждут десять тысяч гурий, сады, увешанные диковинными плодами, — пояснял Спафарий, трясясь на своей Альме.

Князь Василий слушал его вполуха. Он был озабочен, понимая, что эта стычка была лишь слабой прелюдией к битвам, которые ждут его войско впереди. А его воинство уже показывало признаки недовольства, усталости и изнеможения. Провианту осталось всего на неделю, паек был урезан, лошадей томила бескормица; степные травы давно обратились в безжизненное шуршащее былье. Лошади жадно тянулись к веткам тальника, растущего по берегам уже редких речек. Ручьи пересохли и обнажили свое влажное илистое дно. Пресной воды тоже не доставало: из двух-трех колодцев, встреченных по пути, вода ушла.

Войско приближалось к Перекопу, за которым лежал Крым. И князь все чаще и чаще задумывался. Он невпопад отвечал на вопросы Спафария, болезненно морщился и был необыкновенно рассеян, что никак не подобало предводителю войска, полководцу, коим он, видимо, себя полагал.

«Быть может, — думал Спафарий, — ему вспоминается его первый неудачный поход в Крым. И зачем вообще он взялся руководить войском? Не его это дело, вовсе нет. Он муж совета, а не войны. Царевна Софья оказала плохую услугу своему таланту, удобрив его честолюбие. Оно стало непомерным. Князь полагал, что может легко одолеть любую стезю. И свою прошлую неудачу на воинском поприще он счел случайностью».

— А не повернуть ли нам назад, князь? — неожиданно обратился к нему Спафарий.

Это был с его стороны дерзкий, даже рискованный выпад. И князь Василий, пребывавший в раздумье, сначала даже не понял.

— Что ты сказал? — переспросил он. — Я не ослышался?

— Я сказал, что Господь нам не благоприятствует; — дипломатично поправился Николай.

— Да, он за что-то прогневался, — согласился князь. — Но за что? Ведь мы идем походом на басурман, врагов святого креста.

— Он, должно быть, против всякого смертоубийства. Он благоприятель всех человеков. Иной раз я думаю, боярин, что Бог един, а наказал он человеков за грехи их разными верами и разномыслием, дабы они враждовали меж собою.

— Мысль занятная, — оживился князь. — Но ведь он таковым образом сеет войну.

— Сей посев утучняет землю и заставляет человеков задуматься: во имя чего они враждуют.

— Бог един… Да, пожалуй. Един творец всего сущего. Не может быть полудюжины творцов. Не может быть Саваофа, Аллаха, Ягве, Будды… Кого еще там, подскажи.