Иван Украинский - [13]
В один из вечеров, когда утих бой, Иванов распорядился:
— Привести орудия в порядок.
Пушкари банниками драили стволы, тряпками протирали затворы от пороховой гари, мягкой замшей осторожно прикасались к зеркальной оптике прицельных приспособлений. Вместе со всеми деловито исполнял свою работу и Иван Украинский.
По траншее к боевому расчету в орудийный дворик проследовал взводный. Заложив правую руку за ремень портупеи, молодой офицер обратился к Ивану:
— А ты хорошо у нас начинаешь, Украинский. Орудие действовало безотказно. В том — и твоя заслуга. Молодец.
Заряжающий хотел было вытянуться по — уставному в струнку и поблагодарить за лестную похвалу, но тут же услышал слова командира:
— Не надо, здесь война, а не плац.
Новичок превратился в своего человека для всего лич
ного состава взвода и батареи. Исполнительный, расторопный, он выполнял задания старательно и добросовестно. Иван приглядывался к людям, стараясь определить, кто чего стоит и на кого можно положиться, как на самого себя.
Перед сном, в занесенной снегом землянке, оборудованной рядом с орудием, Украинский спросил фейерверкера, старослужащего Петра Симоненко об офицерах батареи:
— Наше начальство не сильно вредное?
Фейерверкер приподнялся на локте, произнес:
— Взводный, прапорщик Иванов — душа — человек. Храбрый, стрелять умеет, как Бог, солдата уважает. Родители у него — сельские учителя. От народа не отрываются.
Рассказчик на секунду смолк, будто опасаясь говорить дальше, а потом, собравшись с мыслями, продолжил:
— Ладно уж, скажу и про батарейного командира. У нас подполковник Чуматов, лет сорока трех, в артиллерии — собаку съел, но на батарее почти не бывает, мы его почти не видим. По штабам все обитает. А огнем управляют взводные, чаще всего Иванов остается за старшего.
Наутро батарейцы получили задачу хорошо обработать передний край противника в своем секторе, в артиллерийскую подготовку справа и слева включились гаубичные и мортирные батареи.
Потом пехота двинулась в атаку со штыками наперевес.
— Вперед! Ура! — разнеслось по всей долине.
Оборона турок дрогнула. Поспешно отступая, их роты
и полки, артиллерия и обозы устремились в сторону Хнысь- Кола, Мелязгерта, Дильмана и других селений.
В условиях начавшихся сильных морозов и снегопадов, преодолевая горные перевалы и бездорожье открытых долин, Сарыкамышский, Ольтинский и Казманский отряды медленно продвигались вперед. Выбивались из сил и батарейцы, вместе с которыми воевал теперь Иван Украинский. Порой казалось, что люди еще какое‑то время продержатся в пути, а упряжные кони станут, не пойдут дальше из‑за тяжких перегрузок.
— Но, но, бедолаги, — подталкивая плечом щит орудия, повышал голос кубанец на лошадей, возле которых суетился ездовый, вконец измаявшийся и охрипший. Украинскому вторили и остальные орудийные номера. Кое‑как препятствие преодолевалось, за ним следовало новое и так — до полного изнеможения.
В конечном счете зима в горах положила конец наступательному порыву. На время в снеговые сугробы зарылись и те, и другие военные лагеря. В расположении пехотных частей заняли огневые позиции и взводы артиллерийской батареи, в которой Украинский получил боевое крещение. Потекла позиционная война. На орудийные выстрелы турок взвод практически перестал вести ответный огонь. Дипломатичный и корректный прапорщик Вячеслав Иванов, стараясь казаться убедительным, разъяснял подчиненным:
— Нет достойной цели, а так чего палить.
На самом деле уже тогда, после первых по — настояще- му серьезных боев, армейский склад в Тифлисе и еще ближе — отрядный склад в Сарыкамыше ощущали основательную брешь в артиллерийском боезапасе, который и к исходу января 1915 года все еще оставался не восполненным. Подвоза снарядов ожидали к весне, а сейчас обходились тем, чем располагали ниже всяких скудных нормативов.
В зимнее затишье 1915 года артиллерист Украинский получил из дома несколько писем. В одном из них Агаша писала:
«Через наш поселок все идуть и едуть на войну солдаты. Уже пришли многим женам и матерям извещения о погибели их мужей и сынов. Как ты там воюешь, наш дорогой? Береги себя. Мы тебя ждем. Наша дочка Марийка растет и уже много разговаривать стала. Я ей рассказываю про тебя, она все спрашивает, когда папаня приедет».
Дальше Агаша сообщала о том, что в лавках и на рынках все подорожало, его младшему брату Ивану сначала определили отсрочку как единственному трудоспособному в семье родителей, а недавно тоже призвали в армию и отправили на Западный фронт. Это же подтвердил в своем письме и сам брат, пославший свою весточку перед отъездом из Тихорецкой. Вероятно, из желания развеять хмарное настроение у фронтовика младший Иван наряду с новостями о семье и общих знакомых присовокупил одну занятную быль. В его письме говорилось:
«Был я на святки в Выселках. Ты, может, и не поверишь. Но тут такой цирк сотворился, что все
до сих пор смеются. Приехал с хутора Черетовато- го на ярмарку один казак. Он здорово подгулял, до мертвецкого кону. Полицейский отволок его во двор какого‑то добродея и там бросил, чтобы проспался. А тот пьяный облевался и лежит, как бревно. Свиньи подошли и давай его облизывать, а потом вместе с его пакостиной отъели ему три пальца на руке».
В авторской документально-очерковой хронике в захватывающем изложении представлены драматические события в казачьей Черномории периода 1792–1800 гг. через судьбы людей, реально живших в названную эпоху.
В настоящий сборник включена лишь незначительная часть очерковых и стихотворных публикаций автора за многие годы его штатной работы в журналистике, нештатного сотрудничества с фронтовой прессой в период Великой Отечественной войны и с редакциями газет и журналов в послевоенное время. В их основе — реальные события, люди, факты. На их полное представление понадобилось бы несколько томов.
Так сложилось, что в XX веке были преданы забвению многие замечательные представители русской литературы. Среди возвращающихся теперь к нам имен — автор захватывающих исторических романов и повестей, не уступавший по популярности «королям» развлекательного жанра — Александру Дюма и Жюлю Верну, любимец читающей России XIX века граф Евгений Салиас. Увлекательный роман «Миллион» наиболее характерно представляет творческое кредо и художественную манеру писателя.
Роман «Коронованный рыцарь» переносит нас в недолгое царствование императора Павла, отмеченное водворением в России орденов мальтийских рыцарей и иезуитов, внесших хитросплетения политической игры в и без того сложные отношения вокруг трона. .
Гейнце писал не только исторические, но и уголовно-бытовые романы и повести («В тине адвокатуры», «Женский яд», «В царстве привидений» и пр.). К таким произведениям и относится представленный в настоящем издании роман «Людоедка».
Фронтовики — удивительные люди! Пройдя рядом со смертью, они приобрели исключительную стойкость к невзгодам и постоянную готовность прийти на помощь, несмотря на возраст и болезни. В их письмах иногда были воспоминания о фронтовых буднях или случаях необычных. Эти события военного времени изложены в рассказах почти дословно.
Эти сказки написаны по мотивам мифов и преданий аборигенных народов, с незапамятных времён живущих на морских побережьях. Одни из них почти в точности повторяют древний сюжет, в других сохранилась лишь идея, но все они объединены основной мыслью первобытного мировоззрения: не человек хозяин мира, он лишь равный среди других существ, имеющих одинаковые права на жизнь. И брать от природы можно не больше, чем необходимо для выживания.
Аннотация издательства: Герой Первой Мировой войны, командующий 2-ой армией А.В.Самсонов погиб в самом начале войны, после того, как его войска, совершив знаменитый прорыв в Восточную Пруссию, оказались в окружении. На основе исторических материалов воссоздана полная картина трагедии. Германия планировала нанести Франции быстрый сокрушительный удар, заставив ее капитулировать, а затем всеми силами обрушиться на Россию. Этот замысел сорвало русское командование, осуществив маневр в Восточной Пруссии. Генерал Самсонов и его армия пошли на самопожертвование.