Иван Тургенев и евреи - [44]
Нельзя особо не отметить, что
русский европеец, интеллектуально переживавший волновавшие европейцев проблемы, отличался от своего западного собрата-индивидуалиста тем, что его отчуждение от родной социальной среды усиливалась по причине отчуждения от среды национальной. Западноевропейская жизнь, в сущности, была чужда подавляющему большинству русских людей потому, что в России не существовало развитых форм частной собственности, с чем были связаны такие важные явления европейской жизни, как расцвет ренессансного гуманизма, движение Реформации, – всё то, чего в своё время не переживала Россия. Таким образом, русский европеец был, как правило, лишним человеком и на Западе, и у себя на родине [ЩУКИН (III). С. 18].
О «лишнем человеке» как социально-психологическом типе личности, главными чертами которой
являются отчуждение от своей страны, от родной среды (обычно дворянской), чувство интеллектуального и нравственного превосходства над ней и в то же время – душевная усталость, глубокий скептицизм, разлад слова и дела [НИКОЛЬСКИЙ Е. (I). С. 8–9],
– много писали советские литературоведы. Классическими примерами «лишнего человека» в отечественной литературе, по их мнению, являлись такие персонажи, как Чацкий (Грибоедов), Евгений Онегин (Пушкин), Печорин (Лермонтов), Бельтов (Герцен), Рудин, Лаврецкий, Чулкатурин (Тургенев), которые генетически восходят к байроническому и шатобриановскому («Рене») героям эпохи романтизма: «Адольфу» Бенжамена Констана, «Рене» Шатобриана «Чайльд-Гарольд» Байрона.
Иван Тургенев. Толпа (1843)
Хотя западные романтики, несомненно, оказали огромное влияние на русских писателей первой трети ХХ в. (Пушкин, Лермонтов, Марлинский и др.) – см. об этом [МАНН Ю.В. Т. 4. С. 485]; [ЛЭТиП. Стб. 485], [НИКОЛЬСКИЙ (I) и (II)], отождествление советскими литературоведами термина «лишний человек» с этими персонажами представляется идеологически мотивированным. Нельзя игнорировать то обстоятельство, что ни Онегин, ни Печорин не мыслились самими писателями как «лишние люди». Такого рода представлений тогда попросту не существовало[110].
Само
понятие «лишний человек», получившее широкое распространение в критической литературе в связи с творчеством И.С. Тургенева и, в частности, с его повестью «Дневник лишнего человека» <(1850)>, выходит за рамки русской национальной специфики и применимо не только для эпохи романтизма. Тип «лишнего человека» присутствует в жизни и в литературе, начиная с позднего Возрождение, со времен Гамлета и Дон Кихота, когда сознание самоценности человеческого «я» столкнулось с трагическим ощущением одиночества в обществе, основанном на игре эгоистических интересов [ЩУКИН (III). С. 19].
Примечательно, однако, что хотя сам образ «лишнего человека» западного происхождения, именно благодаря Ивану Тургеневу[111] это понятие стало топосом и архетипом в мировой литературе, – см. The superfluous man (англ.); Der überflüssige Mensch (нем.), L’homme superflu (фр.)[112]. Более того, оно
вышло за рамки художественных произведений, <дав имя> самостоятельн<ому> культурн<ому> явлени<ю> [НИКОЛЬСКИЙ (II). С. 2–3].
В России, по мнению Герцена, сторонники европеизации не обязательно были «лишними людьми»[113], но все «лишние люди» в той или иной мере симпатизировали Западу, не находя в себе силы и желание быть «своими» в русском обществе, которое никогда не отличалась терпимостью по отношению к резко выраженной индивидуальности в силу глубоко укоренившихся традиций патриархального коллективизма. Поэтому русские «лишние люди»
в широком историческом смысле этого слова – не только социально-психологическая, но и национально-психологическая категория. Именно их среда произвела на свет западников [ЩУКИН (III). С. 19][114].
В русской литературной критике существует мнение, что в личном плане Тургенев во многом соответствует как образу русского европейца, так и «лишнего человека», которого он описал в одноименной повести:
… Тургенев, исходя из личного опыта и из размышлений о самом себе, пришел, путем субъективно-заинтересованного Наблюдения, к тому сложному обобщению, результатом которого явился тип «лишнего человека». В позднейших повестях Тургенева, где этот тип уже объектирован и живет своей самобытной жизнью, нелегко подметить те личные элементы, из которых он образовался [ГЕРШ. С. 571][115].
А вот строки из стихотворения Полонского, многолетнего друга Тургенева[116], которые вполне можно отнести к такого рода «объектированному» типажу:
Яков Полонский. Одному из усталых (1862)
Свободомыслящий вольнолюбец, энциклопедически образованный интеллектуал и полиглот он был всюду почитаем и привечаем, но нигде не чувствовал себя по настоящему «своим». На Западе он, будучи признан как выдающийся литератор, интеллектуал и в высшей степени достойный человек, в быту являл собой для
