Иван Сусанин - [139]

— Слава Богу, вижу тебя во здравии, Мишенька. Поедем-ка сын в Домнино, пока Москва не обустроится.

Михаил, выйдя из Чудова монастыря, увидел жуткую картину. На улицах стояли чаны с соленым человеческим мясом, корчились умиравшие от голода люди; все было загажено, разорено, разграблено. Эта жуткая картина все дни стояла в глазах Михаила, а посему он с готовностью ответил:

— Поедем, матушка. В Домнине тихо и укладно, да и дедушка Иван там. Поедем!

Прибыли в Домнино в середине ноября. Иван Васильевич глянул на исхудавшие лица внука и дочери, и слезы выступили на его глазах.

— Хватили же горюшка, любые мои.

Обрадованная Агрипина Егоровна не знала чем и попотчевать вернувшихся домочадцев. Дочь же помногу спала, убаюканная благоговейной отрадной тишиной. Отчий дом! Только в нем каждый человек чувствует неизъяснимый душе покой и умиротворение.

Когда собирались в столовой горнице, Иван Васильевич жадно расспрашивал дочь о ее пребывании в Москве, но Ксения (для отца она всегда оставалась Ксенией) отвечала неохотно. Воспоминания угнетали ее и без того измученную душу, и отец, примечая это, отступился. Сокрушался о Федоре Никитиче:

— Тяжко ему в польском плену. Выходит, Жигмонд его в заложниках держит.

Именно так и было. Короля, не взирая на поражение, не покидала мысль о захвате Русского государства, он настаивал на «законных правах» своего сына, добиваясь его воцарения. В своих намерениях он все еще надеялся на поддержку московских бояр, в том числе и Федора Романова, но последнего ни на какие посулы склонить не удалось.

Ксения Ивановна постоянно думала о своем муже, коего беззаветно любила и постоянно лелеяла надежду, что супруг вернется, и что они еще проживут с ним долгую, счастливую жизнь.

Дочь же не забывала допытывать отца и о делах в вотчине, на что Иван Васильевич поведал:

— Хитрить не буду, дочка. Скуднее стали жить, но мужики не бегут. У других господ дела еще хуже, после польских набегов едва концы с концами сводят. Мы же, худо-бедно, но, слава Богу, держимся. Не устаю старосте спасибо сказывать. Умеет он с мужиками ладить и на изделье всех учинить. Диковинный мужик, Ксения. Сколь лет в старостах, а чем разбогател? Совестливый, на деньгу не жадный, живет как простой мужик. Разве что изба у него поприглядней, искусной резьбой изукрашена. Так ведь всё своими руками.

— Во здравии?

— Изрядно сдал наш Осипыч, но все еще крепится и бодрится. Да ныне сама его увидишь. Намедни сказывал: по делу зайдет.

— Слышала я, что и наши мужики в ополчение ходили.

— А как же, дочка, — воодушевился Иван Васильевич. — Я, чай, не обсевок в поле. Готов был за Отчизну голову сложить, да грудная жаба пошаливает. Собрал я мужиков, пылкую речь им сказал, на ворога наставил. Два десятка отправил, а в челе — Богдашка Сабинов, что в зятьях у Осипыча. Отменно сражались, почитай, до самого Кремля дошли. Правда, четверо головы сложили, остальные намедни вернулись. Повелел Богдашке ратников в хоромы привести. Павших помянули, а живые победную чару испили. Всех ополченцев наградил.

— Какой же ты молодец, тятенька.

Глава 30 ВЫБОРЫ ЦАРЯ ВСЕЯ РУСИ

После разгрома поляков настала пора избрания царя всея Руси. По всем городам были разосланы грамоты с приглашением присылать выборных людей «для великого дела». Сообщалось, что Москва очищена от польских и литовских людей, церкви Божии облеклись в прежнюю лепоту и Божие имя славится в них по-прежнему, но без государя Московскому государству стоять нельзя.

Когда съехались выборные люди, прописан был трехдневный пост, после коего затеялись соборы. Допрежь всего, стали рассуждать о том, выбирать ли царя из иноземных королевских дворов или своего природного русского, и уложили литовского и шведского короля и их детей и иных немецких вер и никоторых государств иноязычных не христианской веры на Владимирское и Московское государство не избирать, поелику литовский король Московское государство разорил, а шведский король Новгород взял обманом.

Стали выбирать своих, и тут такой спор поднялся, коего Москва испокон веку не видывала. Рюриковичи сцепились с Гедиминовичами.

«Начались козни, смуты и волнения. Всякий хотел по своей мысли делать, всякий хотел своего». Выкликали до десятка имен, но ни один из именитых бояр не сумел взять верх. Москва раскололась. И быть бы долгой замятне, если бы один дворянин из Галича не принес на Земский собор грамоту, в коей говорилось, что ближе всех по родству с прежними царями был Михаил Федорович Романов, племянник царя Федора Иоанныча, его и надлежит избрать в государи.

Раздались недовольные голоса именитых бояр, но тут вышел с грамотой донской атаман.

— Что ты хочешь огласить Собору? — спросил его Дмитрий Михайлович Пожарский.

— Казаки Дона помышляют видеть на Московском престоле Михаила Романова.

Одинаковое мнение, поданное дворянином и донским атаманом, решило дело[220].

21 февраля 1613 года, в неделю православия, в первое воскресенье Великого поста, был последний Собор: каждый выборный подал письменное мнение, и все они оказались сходными, все указали на одного человека.

Рязанский архиепископ Феодорит, келарь Троице-Сергиевского монастыря Авраамий Палицын, архимандрит Новоспасского монастыря Иосиф и боярин Василий Петрович Морозов взошли на Лобное место и спросили у народа, заполнившего Красную площадь, кого он желает в цари?