Иван Саввич Никитин - [27]

Лирические пейзажные отступления, как вообще часто бывает в произведениях Никитина, — органические композиционные элементы в общей сложной конструкции поэмы.

«Кулак» был любимым детищем Ивана Саввича. Помня, как придирчиво и иногда несправедливо приняла критика его первую книгу, он с беспокойством ждал очередного разноса: «Ну-с, что-то скажут теперь гг. журналисты? Вот, я думаю, начнутся бичевания!.. Выноси тогда мое грешное тело!» Поэт даже выразил свою тревогу А. Н. Майкову. Тот отделался шуткой: «…перебирал журналы, — кулаков, кроме редакторов, не видать».

В большинстве своем рецензенты встретили поэму приветливо. Выше уже упоминались доброжелательные в целом суждения в «Современнике» Н. А. Добролюбова, сочувственно передавшего сюжет «Кулака» и подчеркнувшего его гуманистический пафос. «Московское обозрение» по достоинству оценило потрясающий драматизм и неподдельный комизм ряда сцен в произведении, а также «чудные описания природы»; положительные отзывы поместили «Санкт-Петербургские ведомости» и другие газеты.

Очень редкий для того времени случай — никитинская поэма попала в текущие академические анналы. Спустя несколько месяцев после выхода ее молодой историк литературы академик Яков Карлович Грот (он принадлежал к кругу друзей П. А. Плетнева) сообщал Ивану Саввичу: «…Ваш «Кулак» так понравился мне, что я написал разбор его и занял целое одно заседание II Отделения Академии наук…». Я. К. Грот находит органичным выбор драматической формы стихотворного повествования, говорит о богатстве поэтического содержания, проникнутого «в высшей степени нравственною мыслью», восторгается мастерскими описаниями природы, которые «дышат какою-то особенною свежестью», наконец, отдает должное ритмико-интонационной изобретательности автора. Академик делает вывод: «Мы здесь находим множество ярких и разнообразных картин русского быта, столь удачных, что это произведение в полном смысле заслуживает названия народного». Справедливости ради надо сказать, что увлеченность Я. К. Грота предметом исследования не всегда способствует объективности анализа «Кулака» (в частности, явно преувеличены художественные достоинства образов Саши и столяра Василия, несколько снижает впечатление эмоционально-морализаторский стиль разбора), однако с учетом состояния филологической науки того времени слово ученого прозвучало и своевременно, и весомо.

Среди других откликов упомянем черновую, незавершенную и неопубликованную рецензию, автором которой был поэт Яков Полонский. Вначале он пишет о «Кулаке» как о «заметном литературном явлении» и уверенно заявляет: «Мы признаем поэтическое дарование г-на Никитина и могли бы, читая его поэму, заранее поручиться, что на 158 страницах… много есть истинных поэтических страниц, довольно оправдывающих нашу веру в это дарование». Автор подкрепляет свое мнение о «высшей поэзии» в «Кулаке» рядом цитат пейзажного плана. Однако в целом Полонский не может принять общего идейного звучания поэмы, ему чужда ее «прозаическая» тема. Отсюда вывод: «…все произведение есть ошибка», которая «свойственна всему направлению нашей литературы» и в которую его собрат по перу «вовлечен был невольно». В этих словах слышится отголосок эстетической борьбы между представителями «чистого искусства» и сторонниками некрасовской поэтической школы. Кто же ошибся? Спор до сих пор продолжается…

В старых дискуссиях на эту тему было много крайностей и даже вульгарных перехлестов. Спустя двадцать лет после выхода поэмы известный критик-народник Н. К. Михайловский писал: «Кулак, торгаш и вообще человек данной среды сидел в Никитине уже так сильно, что неопределенная проповедь добра, красоты и истины не могла сделать в нем какую-нибудь радикальную перемену». Несправедливее и грубее не скажешь. В 30-х годах вульгарные социологи не раз эксплуатировали эту мысль, бросая тень на личность и творчество народного поэта. Время внесло свои коррективы и показало вред запальчивых максималистских «отметок» как безудержных ревнителей изящной словесности, так и прямолинейных стражей «мужицкого» искусства.

Художественная и действительная правда лиро-эпического создания поэта выдержала серьезное испытание. «Вершиной всех собранных в жизни наблюдений над удушающей средой торгашества и мещанства, — писал в 1972 г. поэт Всеволод Рождественский, — явилась самая значительная из поэм Ив. Никитина — его «Кулак», обеспечившая ему широкую литературную известность. Она написана страстно и беспощадно. Редко кто в то время достигал такого глубокого анализа человеческих отношений в мире эгоистических выгод и чистогана, в затхлой среде, где все определяется властью денег, где женщине уготована горькая подневольная участь, а сами «хозяева жизни» доходят в конце концов до полного разложения личности и ничтожества, раздавленные более сильными представителями своего же хищнического сословия».

КНИЖНЫЙ МАГАЗИН

«Кулак» принес Никитину не только известность, но и неплохой доход (хлопотавший по этому делу Н. И. Второв «потянул», как он говорил, с издателя 1237 рублей серебром). У Ивана Саввича появилась надежда оставить постоялый двор и взяться за какое-либо более спокойное занятие, тем более что старые его хвори опять возобновились. «Моя единственная цель, мое задушевное желание — сбросить с себя домашнюю обузу, — писал поэт-дворник, — отдохнуть от ежеминутного беганья на открытом воздухе в погоду и непогодь, от собственноручного перетаскивания нагруженных разною разностью саней и телег, чтобы поместить на дворе побольше извозчиков и угодить им, отдохнуть, наконец, от пошлых полупьяных гостей, звона рюмок, полуночных криков и проч. и проч.».