Иван III — государь всея Руси. Книги 4–5 - [286]

— Помоги тобе Господи, страдалица!

Софья Фоминична поцеловала руку мужа и заплакала, невнятно проговорив:

— Тяско мне, Иване, тяско…

Василий Иванович подошел к матери, брезгливо прикоснулся губами к ее руке и быстро отошел к дверям.

Иван Васильевич перекрестился на кивот и на цыпочках стал выходить из опочивальни. Он видел, как Софья Фоминична хотела поднять голову, чтобы взглянуть на него, но не смогла, и плач ее перешел в беззвучное рыдание.

Вернувшись в свой покой, Иван Васильевич увидел за своим столом внука Димитрия.

— А, ты, Митя! Здравствуй! С чем пожаловал? — спросил государь.

Глаза юноши наполнились слезами, и он печально молвил:

— С печальной вестью к тобе, государь!.. Днесь прискакал гонец из Рязани, привез извещенье: бабка Анна Васильна, сестра твоя, нежданно-негаданно в одночасье преставилась…

Иван Васильевич подошел к Димитрию, ласково положил ему руку на плечо и негромко сказал:

— Не зря приезжала Аннушка. Сердце ее чуяло нашу разлуку…

Государь с печалью смотрел на открытое, светлое лицо внука, из глаз которого текли по щекам неудержимые слезы, и сказал совсем тихо, целуя его в лоб:

— Довольно, Митюша, сим не поможешь… Ну, а как судебные дела у тобя?

— Дела пошли трудные, государь, даже с бунтами и драками, до кольев доходит… Народ озлобляется и против церкви и против государя. Бают, что ты народ-то на растерзанье жадных попов и вотчинников отдал. Так вот и есть, государь, по спорному делу Симонова монастыря с крестьянами Пахорской волости. Монахи правят своевольно распашки крестьянских земель. Крестьяне подали в суд, доказывая, что земли у них тяглые, черные, государевы, а не монастырские, а монахи доказывают, что спорные земли за монастырем по обмену с дедом твоим, Димитрием Иванычем, а меновая грамота погорела в суздальский пожар. Свидетели-знахари от Пахорской волости целуют крест, что сии земли черные, тяглые. Другое спорное дело — о захвате старцем Симонова монастыря Антоньевской пустоши, деревень Тенетилова, Исаевой и других. Тяглый крестьянин Гридька Голузнивой целует крест на том, что сии земли суть черные, тяглые, великокняжеские, а не монастырские. Старец же Семен говорит, что все земли сии или куплены монастырем, или пожертвованы ему яко задушье, токмо купчие и задушные грамоты о сем погорели в пожаре. Посему яз слушал токмо свидетельства знахарей от обеих сторон из деревенских старожильцев после присяги их с крестоцелованьем. Третье спорное дело — крестьян Залесской волости с Троице-Сергиевым монастырем за владенье Залесской волостью, которую крестьяне считают тоже черной, тяглой, а не монастырской; старец же Касьян от Сергиева монастыря представил на сию землю купчую токмо без печати. И яз все три дела хочу решить в пользу крестьян.

Иван Васильевич нахмурился и молвил с досадой:

— Сколь разов яз тобе сказывал, а ты все в толк не возьмешь. Ныне мы, Митрий, за православную церковь в Литве бьемся, нельзя же православную церковь нам самим на Руси теснить. Папа рымский без того объявляет нас безбожниками, а узнает про то, как мы свою церковь утесняем, напишет послание ко всем православным и прочим церквам, что «государь московский винит рымскую церковь и Литовское государство в утеснении православия, а сам у собя на Руси теснит православную церковь, чего и поганые татары не деяли…»

— Пошто же ты сам церковные вотчины отбирал и топерь хочешь отбирать? Почему задушье запретил давать? — спросил внук.

— Ты, Митя, в шахи играть гораздо умеешь. Посему знать должен, что всякому ходу свое время. Надобно такое время выбрать и такой ход изделать, дабы шах сам сдался, как мне сдался митрополит Симон и сам благословил церковные и монастырские вотчины испоместить в новгородских землях для испомещенья дворян с их слугами и воями.

— Но, дедушка, ведь и волость может воев давать? — возразил Димитрий.

— Ничего ты не разумеешь! — промолвил с досадой Иван Васильевич. — Ведь войско-то у нас ныне постоянное. Ведь мы воев не по разрубу берем, а у военных помещиков. Нам вои ныне, как и воеводы, — преж всего служилые люди. Должны они ратному делу непрестанно учиться и с младых лет служить в полках все время, дабы готовыми быть на всяк день и час и ратное дело разуметь, а не токмо подати платить. В малом поместье у дворянина его люди — все вои, а пашенные люди — токмо старики да непригодные к ратному делу мужики и женки. Да опричь того, служилые дворяне будут холопов наймать, а холопы потом у них крепостными станут, и смогут они трехпольное хозяйство вести, которое невмочь крестьянину тяглому, черному.

— А как же ты, государь, монастырских пашенных людей от попов потом возьмешь, яко воев, в полки? — снова спросил внук.

— Вижу, не разумеешь дела, Митрий! — уже с нетерпеливостью заметил государь. — Брать воев по разрубам при постоянном войске не надобно… Много раз приказывал яз тобе: изучай науку государствования, для сего беседы веди с дьяком Федором Василичем и у меня о всем расспрашивай, а тобе сие нелюбопытно. Баил ты токмо с матерью о вере и о прочих небесных делах, а о земных забывал. Не гораздо сие для государя. Вот и неправо мыслишь топерь, когда земные дела решать надобно. Матерь твоя попрекала меня, что яз к православию вернулся, суеверий церковных придерживаюсь… Побай еще раз о сем с Федором Василичем. Он верный друг и главный помощник наш. Решения же судебные утре принеси мне на утверждение, ибо решения яз свои дам. Вот и разумей, Митя, как распри за веру в чужой земле иногда на наши решения у нас влияют. Ежели в Литве мы обороняем православие, то и у собя притеснять православную церковь не можем, ибо война у нас с Литвой и православные литовцы, увидя, что мы у собя тоже тесним православную церковь, не будут свою паству подымать против князя литовского. А сие нам ущерб…