Двое казаков побежали, но, скоро вернувшись, сообщили, что за домом только лестница стоит, к забору приставлена.
— Сдается мне, — сказал Павлуша, глядя на стражника, — пришел твой конец.
— Не губи, кормилец, — опять заюлил пройдоха, — я все скажу. И про Куземку скажу. Тут он. В подвале сидит запертый. — Стражник с опаской покосился на челядинцев сотника, понимая, что не ко благу развязал он свой язык.
— Веди! — Павлуша вытянул стражника саблей плашмя по спине.
* * *
Когда Куземка услышал, как на двери звякнул замок, подумал: «Вот и смерть моя». Ладно бы принял он ее на воле в бою, при товарищах, а не словно крот слепой во тьме подземелья. Нет подле него ни оружия, ни камня, ни палки.
Тем временем дверь отворилась, и он увидел язычок огня, а затем и лицо человека, держащего свечу. Это был стражник Терешка Сарыч. Как же ненавидел его Куземка…
Именно Сарыч заманил его в подвал — идем, поможешь, мол, бочку отнести. Но едва ступили они под низкие своды, как кто-то хватанул Куземку по темени и он грянул оземь.
— Кончай его, — услышал Куземка.
В голове у него шумело. Руки-ноги были как чужие, не слушались. Встать он не мог.
— Погодь. Хозяин что сказал — связать да замкнуть.
— Все одно не жилец он… Сам кумекай. Кто хозяину пособлял добро прятать?
— Какое добро?
— Да нынче утром. Чай, и мы с тобой на телегу мешки накладали. Тяжелы мешки-то были. Одному не в подъем.
— Стало быть, и нас, как этого…
— Нас-то к чему? Нам неведомо, куда хозяин мешки отвез. А Куземка при нем был. Вдвоем прятали…
Ушли. Куземка поворочался на полу. Спутан крепко по рукам и ногам — не подняться.
То, что он услышал, жгло, не давало ни минуты покоя. Куземка припоминал подробности. Да, вдвоем с хозяином они отвезли три мешка в лес к полуразвалившейся сторожке.
Шагов за сто до развалюхи сотник велел остановить лошадь и послал его вперед — посмотреть, нет ли кого. Куземка шел и прикидывал, что к чему. Оно, конечно, неспроста взял хозяин одного его, лишних глаз не желал. А Куземку господин всегда выделял среди челяди. Иной раз, когда бывал в добром духе, сулил дать вольную, отписать в стрельцы. Но дальше посулов дело не шло.
Вернувшись, Куземка сказал, что в сторожке никого.
— Чего орешь… — зло зашипел на него хозяин.
Потом они, надрываясь, перетаскивали мешки. Упрятали их в подпол. Жихарев отдувался, вытирал со лба пот, но помогал Куземке засыпать мешки слоем земли, притоптать ее да накидать сверху всякого хламья. Видно, торопился хозяин, коли не погнушался руки марать такой работой.
Что было в тех мешках, знал только сотник: сам набивал их, сам увязывал. «И впрямь, — думал Куземка, — чай, углядел я большую тайну. Но пошто не убил меня хозяин в лесу? Вогнал нож под ребро — и концы в воду. Небось ехать-то по лесу одному боязно, — размышлял дальше Куземка. — Времена вон какие — везде шалят: и на дорогах, и в лесу, и в городе. Вот он и обождал. А здесь, в подвале, прикончить — раз плюнуть. Да сам чистым останется. Приказал — и пусть другие грех на душу берут. Тот же Сарыч…»
Вот он идет к нему со свечой. А в другой руке что — топор или кистень?
Ближе, ближе подходит Сарыч. Остановился.
— Пошто, гад, медлишь? — не выдержал Куземка. — Бей…
— Ты что, земляк! Оборони господи бить… — Даже при тусклом свете огонька было видно, как засновали глаза Сарыча. — Вот пришел вместе с добрыми людьми вызволить тебя. Будет в заточении сидеть, выходи…
А в руке нож!.. Замер Куземка. Сердце так заколотилось — небось по всему подземелью слыхать было.
Собрался с духом Куземка — плюнул в Сарыча.
— Поди, спятил?! — Стражник перерезал ему ножом путы. — Чего на рожон лезешь? Я до ссор не охотник.
— Куземка! — Какой-то человек поднял его за руку, затем взял у стражника свечу, осветил себя. — Признаешь?
Знакомое лицо. Куземка напряг память. Так и есть! Человек Болотникова. Вместе били из пушек с городской башни.
— Павлуша! Как ты здесь?.. А где мой хозяин?
— Убег, — поспешил ответить Сарыч за Павлушу, изображая на своем лице радость, словно сам был причастен к спасению Куземки.
— Тебя-то за какую вину? — спросил Павлуша, когда выбрались наверх.
— За мешки небось.
— А что в них?
— Не ведаю. Хочешь, поехали — покажу. Да поспешать надобно. Не то господин допрежь доберется.
— Егор, дай ему коня, — распорядился Павлуша, — а сам тут останешься, постережешь челядь.
— Чё нам бежать, — вмешался Сарыч, — мы заодно с вами.
— Запри их, Егор. Там разберемся. Садись на коня, Куземка. И помни, господина у тебя нынче нет. Живи как знаешь. А то иди к нам в пушкари. Пойдешь?
— С охотой!
Всадники тронулись в путь.
* * *
…В мешках оказалась серебряная утварь.
— Глянь, ребята, диво-то какое! — говорил Павлуша, вынимая из мешков персидские кувшины, блюда и чаши, русские братины[14], черпаки да ложки, польские штофы и кубки. — Глаз не оторвешь. Откуда ж все это, Куземка?
— Отродясь не видел, — шевельнул тот плечами. — У господина вся посуда была оловянная, разве что чарки серебряные. Может статься, дал ему кто схоронить?
— И я, когда жил в холопах у князя Телятевского, столь много серебра не видел. Да и не так все было справлено, попроще.
Все три мешка передали на следующий день Болотникову.