Иван Федоров и его потомство - [2]

Хронологически слѣдующимъ и въ то же время болѣе важнымъ по послѣдствіямъ фактомъ является также Октоихъ, но напечатанный на этотъ разъ на югѣ славянства — на Цѣтиньѣ, повелѣніемъ черногорскаго воеводы Гюрга Црноевича священникомъ Макаріемъ въ 1494 году. И для него образцомъ была рукопись юго-славянская XIV вѣка, сербская, скорѣе всего. Шрифтъ былъ изготовленъ, однако, не на мѣстѣ, а въ Венеціи, которая, какъ извѣстно, была однимъ изъ наиболѣе раннихъ и въ то же время наиболѣе крупныхъ очаговъ первоначальной печатной книги; а съ другой стороны венеціанско-итальянская культура, ея вліянія должны быть признаны однимъ изъ главныхъ источниковъ культуры и ближняго востока — славянскаго — и дальняго — передней Азіи, особенно въ первое время послѣ турецкаго разгрома. О поводѣ предпринять такое крупное дѣло, какъ печатаніе книгъ, намъ сообщили въ послѣсловіи первой Цѣтинской печатной книги сами Црноевичъ и Макарій: «Видѣвь азь вь Христа Бога благовѣрныи и Богомь храними господинь Гюргь Цьрноевыкь црькьвы праздны светыхь книгь, грѣхь ради нашихь разхищеніемь и раздраніемь агарянскыхь чедь, вьзрѣвновахь поспешеніемь светаго Духа… написахь сію душеспасную книгу…» Ниже повторено то же съ одной подробностью: «вьзревновахь поспешеніемь светаго Духа и сьставихъ форми, на нихьже вь едино лѣто осмимь чловѣкомь соврьшити охтоихь…» И такъ: недостатокъ и гибель, вслѣдствіе турецкихъ погромовъ массы книгъ (разумѣется, рукописныхъ), вызвали къ жизни книгопечатаніе на югѣ славянства. Нужда въ книгахъ остро чувствовалась, должна была быть удовлетворена насущнѣйшая потребность церкви и христіанства на разоренномъ славянскомъ югѣ. Насколько нужда эта была велика, можно судить по такъ называемому «Руянскому» евангелію[2] 1537 г.: инокъ Ѳеодосій съ нѣсколькими товарищами сами рѣжутъ буквы, какъ полагаютъ изслѣдователи, изъ дерева, чтобы отпечатать ими евангеліе; шрифтъ показываетъ очень небольшое искусство работавшихъ; и такого рода работу приходится исполнять въ то время, когда печатное дѣло у славянъ въ Венеціи, отчасти въ самой Сербіи кажется развитымъ даже до нѣкоторой роскоши въ изданіяхъ! Дѣйствительно, починъ сдѣланный въ Венеціи, откуда Гюргъ Црноевичъ получилъ шрифты, или, вѣрнѣе, формы (матрицы) для своего Октоиха, не могъ остаться втунѣ: Венеція, въ лицѣ сербскихъ меценатовъ, дѣлается надолго разсадникомъ юго-славянскихъ типографій и книгъ: цѣлое поколѣніе Вуковичей, начиная съ Божидара, содержитъ типографію въ Венеціи; отсюда печатные шрифты идутъ въ Горажде (1519), Милешевъ (1545), Бѣлградъ (1552) и далѣе — за предѣлы Сербіи — въ Молдавію и Валахію, въ Торговище и т. д. Но это развитіе типографскаго дѣла въ Венеціи и на югѣ славянства, не смотря на всѣ благородный стремленія сербскихъ воеводъ и молдаво-валашскихъ господарей, не въ состояніи удовлетворить потребности: въ церквахъ «умаленіе» книгъ продолжается; тяжелыя условія порабощеннаго славянства имѣли слѣдствіемъ то, что возникавшія типографіи не могли долго существовать, должны были ограничивать свою дѣятельность немногимъ: многія изъ нихъ, каковы, напр., Бѣлградская, Горажденская, можетъ быть, и Милешевская, ограничились выпускомъ одной — двухъ книгъ, послѣ чего замирали. Эти печальныя страницы изъ исторіи юго-славянскихъ типографій въ значительной степени опредѣлили собой судьбу и развитіе дѣятельности русской старопечатной книги.

Условія возникновенія, какъ первой русской типографіи, такъ и послѣдующихъ въ значительной степени отличны отъ юго-славянскихъ, если даже мы и замѣтимъ нѣкоторую аналогію съ внѣшней стороны въ исторіи тѣхъ и другихъ. Первое отличіе московскаго книгопечатанія отъ южнаго заключается въ томъ, что на югѣ славянства, иниціатива если и принадлежала лицамъ, занимавшимъ офиціальное положеніе, каковы зетскій черногорскій воевода Црноевичъ или молдавскій господарь, она носитъ все же характеръ иниціативы личной, выражавшей личную заботливость воеводы или господаря о нуждахъ церкви; въ другихъ случаяхъ, какъ напр., видно изъ послѣсловія Бѣлградскаго евангелія 1552 г., мы имѣемъ дѣло прямо таки съ частной иниціативой и предпріимчивостью. Въ Москвѣ начало книгопечатанія, если и считается иниціативой царя Ивана IV, было во всякомъ случаѣ съ первыхъ же шаговъ дѣломъ государства, въ лицѣ царя заявившимъ о сознанной государствомъ потребности: какъ извѣстно изъ послѣсловія къ первопечатному Апостолу Ивана Ѳедорова, появленіе печатнаго станка въ Москвѣ связано съ тѣмъ, что съ одной стороны на Руси къ этому времени «многи святыя церкви воздвизаеми бываху», съ другой стороны съ тѣмъ и при томъ «паче же» (въ особенности) что эти церкви воздвизаемы были «въ новопросвѣщенномъ мѣстѣ во градѣ Казани и въ предѣлехъ его»: т.-е., дѣло связано было съ событіемъ общегосударственной важности — завоеваніемъ Казанскаго царства. Вторымъ побужденіемъ было также обстоятельство, имѣвшее въ XVI в. не частный, а общегосударственный характеръ: какъ довольно картинно объясняетъ то же послѣсловіе, царь, для удовлетворенія цѣлаго ряда новыхъ церквей, «повелѣ святыя книги на торжищихъ куповати», но между покупаемыми «мали обрѣтошася потребни (т.-е;, годны), прочіе же вси растлѣни отъ преписующихъ ненаученыхъ сущихъ и неискусныхъ въ разумѣ, ово же и неисправленіемъ пишущихъ»: т.-е., книгопечатаніе явилось, какъ средство дать однообразныя, правильныя книги. Наконецъ, третьимъ побужденіемъ было то, что въ Москвѣ уже знали о книгопечатаніи, не только у грековъ, въ западной Европѣ, но и въ Венеціи, т.-е. у славянъ