Иван-Царевич - [2]

— Не будь Левон таким старым да твердолобым...

— Митрополит Левон — не забывай!

— Даст он забыть, как же! Я хотел сказать «попом» — не более.

— Ой ли?

— Вот те крест! — Иван обругал себя за длинный язык и тряхнул кудрями, сердясь более на себя, чем на Катю. — Ладно, давай мириться. Что было, то прошло.

Катерина искоса глянула на брата и вдруг помягчела: девичье сердце отходчиво.

— Коли прошло, что ж волком смотришь?

— Ну уж, волком!.. Мысли одолевают, все же я царский сын.

— А про старика ты прав: зажился он на белом свете.

— Не руби сплеча. Просто запамятовал, что и сам когда-то молод был. Иное дело — батюшка. Вот он никогда ученью моему не препятствовал.

Как только стукнуло Ивану пять лет, митрополит Левон во всеуслышанье объявил, что не допустит, чтоб молодой царевич колдовству обучался. Упрямый старец запретил бы даже самую безобидную ворожбу, кабы не понимал, что без этого народу не выжить На Руси от веку, еще до крещенья, волшебство было в ходу — не черная магия, конечно, а бытовые, повседневные чудеса. Многие, к примеру, могли огонь запалить без трута, а кто поискусней — так и без дров.

Поначалу-то попы как пошли ладаном кадить, да крестные знамения творить, да всякую тварь святой водою кропить! Митрополит Новгородский, говорят, благословил целую заводь на Волхове и что ни день посылал туда архимандритов с бочками, с ведрами. Но вскорости поулеглися страсти, поостыли горячие головы даже средь новгородского духовенства. А тут и ноябрь наступил, река застыла, и сами собой убедились попы, что вреда в бытовом колдовстве на копейку На Пасху, окруженный иконами, окропленный до чиханья святою водой, митрополит самолично зажег в соборе лампаду с помощью чародейского огня и признал всенародно, что колдовство и впрямь безобидно, тем паче пропущенное через святую душу. Теперь семь потов с тебя не сойдет и пальцы в кровь не сотрешь, покуда трут займется.

Особь статья — митрополит Левон... Иван-царевич, как все прочие хорловские малолетки благородных кровей, выучился читать и колдовать вопреки его упорному неодобрению. Мальцом изрядно от него натерпелся, покамест не вошел в юношескую силу и дерзость, а уж с той поры поплевывал на митрополичьи укоры... Как минул ему шестнадцатый годок, понял Иван-царевич, в чем загвоздка. Иные, допустим, читать не умеют, оттого что буквы у них в слова не складываются, а Левон Попович не мог постичь ворожбу умом своим. Читать-то он с грехом пополам выучился (иначе как обедни служить, как распевать вместе с церковным хором шестичастную ораторию?), но связи меж искрою и пламенем, меж луком и тетивою уразуметь не мог. А когда чего-то сам одолеть не можешь — известное дело, другим завидуешь.

— Любопытно узнать, о чем наш митрополит с Господом Богом шепчется, — с усмешкой проговорил Иван.

И позабыл о сказанном, едва слепящая молния отбросила на траву темную тень его. Гром, уж не отдаленный, не вкрадчивый, раскатился прямо над головами брата и сестры, грозные отголоски его отозвалися у самого западного горизонта.

Иван-царевич запрокинул голову и уставился в летнее небо: поди ж ты, только что синим было и вдруг свинцом подернулось.

— Ровно кто нас предостерегает, — вымолвил он, глядя, как первые крупные капли темнят алый кафтан и серебрят меховую опушку.

— Ты, Ванюша, до пиров не охотник, ну так и стой тут, а я в терем вернусь. — Она пощупала его кафтан, уже подмокший на плече. — Только гляди, бархат, он ведь долго сохнет, а соболь, как влагой пропитается, уж больно вонюч.

— Что верно, то верно, — рассмеялся Иван. — Пойдем... Я тебя по дороге прикрывать буду.

Начал он бубнить, да кряхтеть, да притоптывать. Дождь не перестал — для этого много силушки надобно, не ровен час и в грязь от натуги свалишься,однако падающие капли отскакивали от вытянутых его пальцев, точно держал он над головой круглую столешницу чистейшего хрусталя. А другой рукой взял Катю под локоток и повел по траве с поспешностью, какую дозволяли царское достоинство и длинные юбки.

— Коли желаешь, продолжим наш спор в тепле да уюте. Катерина тряхнула головой, и будто жемчуг посыпался с ее кокошника: слишком высок, никак не дотянуться до маковки слабосильной Ивановой ворожбе.

— Не желаю! Сто раз говорено-переговорено, тошно мне от споров этих!

— Ну и ладно. — Он отворил дверь, пропустил сестру в терем, сам впрыгнул за нею, дабы не попасть в буйный вихрь выпущенных на свободу капель, и только потом убрал чары. — Вот выучусь на чародея — ни одной лужи на полу не будет. Царевич отряхнулся и поглядел на Катю, — Одно мне любопытно...

— Любопытно, так спрашивай. Но ежели твой вопрос не по нраву мне придется, ответа не получишь.

— Осмотрительности твоей позавидовать можно... Скажи мне, Катюша, каков должен быть молодец, чтоб ты за него замуж пошла?

Не успел он слова свои вымолвить, как разверзлися хляби небесные, едва весь Хорлов не затопили. Сквозь открытую дверь Катерина смотрела на танец прытких капель, слушала шум дождя, бульканье воды, вмиг заполнившей канавы. Вновь сверкнула молния, поделив мир на черное и белое, загрохотал гром до земной дрожи, заходили ходуном стены царского терема.