Иван Болотников. Книга третья «Огнем и мечом» - [21]
— Признали? Шуйский-то, когда в Углич ездил, сказывал, что царевич в падучей от ножа зарезался.
— Враки! Шуйский завсегда душой кривит. Годуна он побоялся, вот и навел поклеп на царевича. Сгиб в Угличе попов сын, а не Дмитрий. А как истинный-то царь на Москву пришел, Василий Шуйский одним из первых его признал. На Лобном крест целовал.
— Да што Шуйский, — вступил в разговор Матвей Аничкин. — Сама мать, инокиня Марья Нагая, сына признала.
— Ишь ты, — крутнул головой Болотников. — А как царь к народу? Дали послабленье?
— Еще как дал! — загорелся Тимоха. — Безвинный люд, что от бояр и помещиков пострадал, повелел из темниц вызволить. Всем тяглым великую льготу дал. Заповедные лета отменил. Мужикам и холопам Юрьев день вернул.
— Да неужто? — подивился Болотников.
— Вот те крест! Борис Годунов татарам Украйну кинул, а Дмитрий Иванович на десять лет севрюков от податей и налогов освободил. Живите, говорит, вольно и без тягла. Бывало ли допреж такое?
— Не бывало, други. Цари на милость скупы. Ай да Дмитрий Иваныч!
— За такого не грех и смерть принять, — продолжал Тимоха. — Зрел, как наш сопутник за Дмитрия стоял? Вот так весь народ готов Красному Солнышку[20] послужить.
— А с дворянами что?
— Дворяне к севрюкам Годуновым присланы. Согнали их с наших земель да многих поубивали. Хватит ярма! Зажили по старине. Не стало ни бар, ни посадского строения, ни царской десятины. Вот он каков, истинный-то царь!
— Видели государя?
— А то как же. С Тимохой в его войске служили. От Кром до Москвы с царем шли. Прост Дмитрий Иваныч, всяк к нему мог прийти. Всех примал. Мужиков не обижал. Когда шел с войском по селам, крестьян не зорил. Тех, говорит, кто мужика пограбит аль насильство какое учинит, повелю казнить. Брал же то, что ему по доброй воле приносили. Тут его и вовсе возлюбили. Тыщами к избавителю шли. И на Москве Дмитрий народа не чурался. По средам и субботам челобитные на Красном крыльце принимал. Да не через дьяков, а в свои руки. Ни при одном государе так не было. Не чванился Дмитрий Иваныч. Часто в приказы наведывался. Дьякам и подьячим указал вершить дела без поминок и посулов[21]. Мздоимцев повелел кнутом бить. Приделистый царь! Провор великий. На ратных ученьях сам из пушек палили. Да так ловко, что знатным пушкарям лишь в пору.
— Славный царь, — не переставал изумляться Болотников.
— Народу — славен, боярам же — поперек горла, — нахмурился Аничкин. — Недолго Красное Солнышко поцарствовал.
— А что Шуйский?
— То не царь, — отмахнулся Аничкин. — Никто его не избирал. Шуйского бояре да купчишки выкликнули. Без Земского собора, без совета волостей и городов. Не токмо мужики, но дворяне на Шубника крепко осерчали. Служилые северских городов в один голос заявили: «Не хотим боярского ставленника, не будем ему крест целовать!»
— Да что служилые, — оборвал Матвея Шаров. — Вся Украйна в движение пришла.
Болотников слушал, и на душе его становилось все веселей и отрадней. Народ всколыхнулся! Не хочет тяглый люд жить в боярском хомуте. Вот то и добро. Давно пора.
Речь Посполитая. Сандомирский замок Юрия Мнишка.
В одном из дальних покоев расхаживает по комнате Михаил Молчанов. Смуглолиц: «нос немного покляп», чернокудр; коротко подстриженная бородка, черные усы, черные лохматые брови, небольшие бегающие карие глаза.
Далеко за полночь, но Молчанову не до сна. Днем получил от воеводы Георгия Шаховского грамоты. Воевода звал к себе в Путивль, и не просто звал, а слезно умолял сказаться сыном царя Ивана Васильевича. «На Руси смута. Явись Дмитрием Ивановичем — и престол в твоих руках…»
Явись! Легко сказать. Гришку-самозванца саблями изрубили. Назваться сыном Грозного просто, да вот как голову уберечь?.. Ну приду, ну явлюсь в Москву и сяду на царство. А дале? Крутись меж шляхтой и боярами. Те и другие — волки, попробуй угоди.
Нет, шапку Мономаха надевать не стоит. С боярами шутки плохи, враз башку свернут. Лучше тихо да мирно сидеть в Речи Посполитой. На самозванство же пусть другого шляхта подыскивает. Но и в тени оставаться нельзя. Князь Шаховской не дурак, перемены чует. Василий Шуйский, хоть и хитер да пронырлив, но царство его шаткое. На Руси брожение, гиль. Многие города от Шуйского отложились. Не признает нового царя и Григорий Шаховской. Человек он гордый и тщеславный, помышляет о высшем боярском чине. Но с московской знатью у князя нелады. Василий Шуйский его из Белокаменной к севрюкам сослал, вот и точит зубы Григорий Петрович на Шубника. И не только он: вся Украйна готова выступить супротив Шуйского. Позарез нужен новый Дмитрий. Недели не проходит, чтобы Шаховской не прислал грамотки. Зовет, зовет неустанно! Путивльский воевода ищет человека, который повел бы за собой чернь. И такой, кажись, нашелся.
Неделю назад к Молчанову пришел один из ближних его челядинцев и молвил:
— Ляхи захватили на рубеже Ивашку Болотникова.
— Кто такой?
— Лицо известное, — хмыкнул челядинец. — Когда-то на Волге шибко разбойничал. Бояре и купцы до сих пор его недобрым словом поминают.
— Тот самый Ивашка, что торговые караваны зорил? — заинтересованно глянул на челядинца Молчанов.
