Иван - [2]

Я знал Вадима еще с тех времен, когда он несколько лет спустя после моего дебюта появился в журнале “Юность” со своими первыми рассказами. Молодой, легкий на ногу человек с веселыми глазами. Помнится, мы познакомились во дворе возле памятника Толстому и обменялись, как тогда было принято в молодой литсреде, комплиментами. “Старик, – сказал я ему в катаевской манере, – у вас крепкое перо, старик!”

Позднее Вадим полностью ушел – не хочется говорить погряз – в кино. Не хочется, потому что и в кино у него были блистательные удачи – например, “Белорусский вокзал”, снятый Андреем Смирновым. Досадно то, что Вадима, как и многих других, как и меня самого в свое время, засосала специфическая киношная богема, в которой без водки творческий разговор не начинался. Там он утратил свою изначальную легкую походку.

Вот эта легкость, свежесть и свобода сейчас излучались при каждом движении “инопланетянина” Ваньки. Они были очень похожи, и я не раз, глядя на подростка, вспоминал появление его молодого отца.

Следующей вехой американского воспитания Ивана стал, как многие, очевидно, уже догадались, мотоцикл. Лавировать в бесконечных потоках машин, оседлав металлического льва, – это ли не наслаждение?! Чтобы отбить у мальчика охоту к этим опасным делам, Алена купила ему огромный старый автомобиль, но и на нем он умудрялся лавировать, да еще и по пересеченной местности.

Параллельно с океаном в жизнь Вани вступили могучие отроги Скалистых гор. Калифорния так устроена, что в ней можно в один и тот же день прокатиться на волне и спуститься со снежной горы. Ваня стал первоклассным лыжником и сноубордистом. Те, кто видел его спуски, говорят, что от них дух захватывало. Мне не пришлось, но я помню один его рассказ, посвященный лыжникам, – там среди ослепительной белизны царили все те же легкость и свобода.

Я пишу сейчас о спортивных делах для того, чтобы подчеркнуть две стороны Ваниного характера. Во-первых, он был настоящим атлетом, причем атлетом-одиночкой; групповые виды спорта ему не нравились. Во-вторых, он был человеком исключительной смелости. У него, похоже, не очень-то сильно был развит инстинкт самосохранения. Скорость, резкие повороты и снова скорость – вот что стало для него апофеозом жизни. Интересно, что в раннем детстве он страдал аллергической астмой. Последствия этой болезни у него остались на всю жизнь, но они ни в малой степени не повлияли ни на его общительность, ни на его атлетизм.

Дети, попадая в Америку, обычно влюбляются в эту страну, может быть, еще и потому, что в американской культуре вообще много детского. Опоздай Ваня года на четыре, и ему было бы труднее адаптироваться. Эмигрантские подростки обычно проходят через трудный период сознательного и подсознательного противостояния. Они чураются американских сверстников, стараются держаться вместе, говорят по-русски, играют не в американский “плечевой”, а в свой родной “ножной” футбол. Ваня к подростковому возрасту был уже настоящим американцем, и все его друзья были американцы. Вместе со своими друзьями он проходил через все фазы очарования молодежной субкультурой, а потом и через фазу переоценки культуры, как в ее массовом, так и в элитарном вариантах. Сначала были герои комиксов. Электронным играм тоже была отдана должная дань. В тинейджерстве он был, конечно, захвачен стихией рок-н-ролла. Кумирами их компании были уже немолодые Grateful Dead. На одном из их gigs Ване удалось подойти к нему, к самому Джерри Гарсиа, этому преждевременно постаревшему идолу молодежи. Поскребывая в своей дедморозовской бороде, идол уделил мальчишке не менее 15 минут для серьезного разговора. О чем? Обо всем! О музыке, о мире, о проблемах!

В этот период раннего юношества не остался Ваня в стороне и от повальной кампании “политической корректности”. Помнится, когда ему было лет 16, зашел за столом разговор об индейцах. Он сказал, что они в классе изучают их великую культуру. Я поинтересовался, о каких индейцах он говорит: об инках, ацтеках и майя или о североамериканских кочевниках. Оказалось, что он имеет в виду именно северных, т.е. сиу, апачей, навахо и т.п. Вообще-то кочевые народы не отличаются большими культурными достижениями, сказал я. Культура все-таки возникала в городах, под защитой крепостей. Мальчик вдруг страшно разозлился, глаза у него сузились, а нос покраснел. “Ты, Вася, ты… – начал он дрожащим голосом и выпалил: – Ты просто старая гадина!” Обидевшись, я покинул семейный стол.

Бабушка Майя стала тогда его упрекать. “Как же, Ваняточка, ты мог такое сказать Васе?” Он был смущен. Оказалось, что он не особенно четко представлял, что означает русская “гадина”. Он просто сделал прямой перевод слова creep, а выражение old creep все-таки ближе к “старой зануде”, чем к “гадине”. Все-таки не так обидно. Даже совсем не обидно, если представить, что вкладывают в юные умы “политически корректные” преподаватели, “защитники” этнических меньшинств и противники “европоцентризма”.

После школы Ванька начал накапливать настоящую что ни на есть джеклондоновскую биографию. Он поступал в колледж, учился там год, а потом уходил на стройку или работал официантом, продавцом, велосипедным курьером, спасателем на лыжных базах. Обычно он передвигался по стране вместе с группой сверстников, по большей части – его друзей из калифорнийской компании. Все были большими любителями природы и не упускали случая переночевать у костра, где-нибудь на горном склоне, чтобы утром с разбегу бухнуться в ледяной ручей. Перебирая сейчас снимки того периода, мы видим обнявшихся за плечи хохочущих юнцов – Иван часто в центре, самый длинный и длинноволосый, явно душа общества.