Когда он увидел картину впервые, он поразился, откуда художник мог узнать у нее это выражение лица. Потом поразился тому, что он сам моментально узнал это выражение, хотя ни разу еще не имел возможности его видеть. Но почему-то был уверен, что оно будет именно таким. Он перевел взгляд на стоящую рядом с ним девушку. Глаза ее были широко распахнуты, рот в изумлении открыт.
— У нее мое лицо… — удивленно прошептала она.
— Так было задумано.
— Она очень красивая. И… и на нее страшно смотреть. Листья… они будто бы движутся.
Она резко повернулась к нему:
— Ты прав, в живую это должно быть очень страшно.
Потом она еще раз взглянула на картину и с грустью сказала:
— Да, это нельзя вешать на всеобщее обозрение. Никто не поймет.
Ему самому казалось, что как раз наоборот, все поймут это выражение лица слишком хорошо, и сочтут изображение непристойным.
— Но ты ведь можешь повесить картину у себя в кабинете, — оживилась она, как только повернулась к холсту спиной. — Или в какой-нибудь другой комнате, куда будешь приводить избранных компаньонов. Это будет одной из загадок Апфельштайна! И все будут стремиться войти к тебе в доверие, лишь бы только увидеть ее.
Он улыбнулся ей, обнял за ее плечи и, почти прижавшись губами к ее крошечному ушку, прошептал:
— По-моему, меня надо похвалить… Я выполнил все твои условия.
Она взглянула на него и рассмеялась. А потом сделала то, что давным-давно хотела сделать — запустила пальцы в его волосы и еще сильнее взъерошила их.
— А помнишь, ты обещал мне, что наша первая ночь будет в лесу?
— Так значит, мы не будем ждать осени, чтобы обвенчаться?
— Конечно, не будем! Платье-то уже готово.
