Ив Сен-Лоран - [27]

, хореограф женился на ней в декабре 1955 года. «Молодожены Нового года» появились на обложке журнала Paris-Match. Они были знакомы с Диором со времен освобождения Парижа. Он часто рисовал для них костюмы, например для «Тринадцати танцев» в 1947 году, хотя у мэтра осталось плохое воспоминание об этом. «Мы заканчивали шитье на спине у балерин, когда они уже были на сцене, перед публикой»[133]. Даже если учесть, что первые его авторские костюмы («Школа злословия» Шеридана в театре Матюрен) были сделаны для театра, когда он работал у Пиге в 1939 году, Кристиан Диор не «болел» театром. Что касалось кино, он работал над двумя фильмами: «Кровать под балдахином» Ролана Туаля и «Молчание — золото» Рене Клера. Но он никогда больше не занимался сценографией после того, как открыл свой Дом моды. Только страсть к моде времен Второй империи заставила его согласиться на заказ Одетт Жуайё[134] сделать костюмы и декорации для фильма «Парижский вальс». Все чаще, с начала пятидесятых годов, Кристиан Диор предпочитал предоставлять платья из своих коллекций для фильмов, где играли его подруги, например Марлен Дитрих в «Большом алиби». В 1956 году он одевал Аву Гарднер в фильме Марка Робсона «Маленькая хижина». Позже создал костюмы для Оливии де Хэвилленд и Мирны Лой в фильме «Дочь посла». «Беспорядок кулис предполагает импровизацию, что-то „приблизительное“, жертву во имя эффекта, а это все не имеет отношения к моему темпераменту»[135], — признавался этот «молчаливый нормандец» (так он себя определял), который предпочитал спокойствие деревенской жизни искусственному освещению городов.

Зато его молодой ассистент страдал этой «красно-золотой» страстью к театру, как называл ее Кокто. Не подозревая об этом, Ролан Пети и Зизи Жанмер, эти беглецы из Гранд-опера, были его кумирами… Еще в Оране Ив следил за историей с балетом Елисейских Полей. Когда ему было одиннадцать лет, Ролан Пети увлекался чечеткой, Жан Бабиле[136] в ярости рвал розовые лепестки своего костюма (балет «Призрак Розы»[137]), а Борис Кохно[138] прогуливал на авеню Монтень Гиацинту, собачку Кристиана Берара. В 1949 году поставили балет «Кармен», знаковый спектакль, когда на сцене театра Мариньи Рене Марсель, балерина с короткой стрижкой, превратилась в Зизи Жанмер. Тогда, по примеру Ролана Пети, Ив играл в режиссера: он постриг свою младшую сестру Мишель «под Кармен». Прошло шесть лет. Гранд-опера по-прежнему дремала в золоте и бархате, а эти двое возлюбленных, точно сбежавшие с картинки Пейне[139], стали новыми звездами мюзик-холла. Зизи готовила номер с фокусами вместе с Фернанделем[140] на гала-концерте в Союзе артистов. Сопровождаемая своим мужем, она пришла к Кристиану Диору. «Я предлагаю Вам молодого ассистента», — сказал им кутюрье, загруженный в этот день. «К нам вышел совсем худой молодой человек… Ритуал прошел как обычно, в атмосфере легкого беспокойства. Эскизы, ткани, примерки… и великий день настал». Ролан Пети вспоминал: «Мы увидели белое платье, платье-веретено, удлинявшее линию. Плечи были декорированы жемчужными и бриллиантовыми ожерельями в стиле безделушек. Это был сатин, довольно плотный, с разрезом сбоку. Он вынул из платья все неудобные фижмы и создал силуэт…» В назначенный вечер Зизи появилась в этом платье в цирке Медрано. Начиналась большая история. Кристиан Диор быстро понял зачарованность Ива и театром, и модой, он и сам, одевая женщину, был похож на режиссера, работавшего с актером, и для этого он приглашал публику в начале каждого сезона на свою бесплатную премьеру. Разве он не мечтал «одеть женщину от Кристиана Диора с головы до ног»[141]? Но времена менялись. Хотя область haute couture позволяла зарабатывать на жизнь двадцати тысячам работникам, но цены поднялись с 20 % до 30 % в 1955–1956 годах. Начинались разговоры о кризисе: все дома моды боялись копирования моделей и поднимали таксу для больших оптовиков. Сам Диор, открывший в Нью-Йорке Дом моды «гран-люкс», поняв тягу американцев ко всему новому, в то же время не обманывался, зная привычки жителей Америки, «где кондиционированный воздух препятствовал постепенному нагреванию не только тел, но и душ»[142]. Люкс made in France в Америке был предложен всем и каждому, создавались империи по серийному производству Высокой моды. В журналах рекламные фото заменили иллюстрациями. Мнение таких магнатов, как Рассел Д. Карпентер (Magnin), Лоуренс Маркус (Neiman Marcus), Рассекс или Б. Альтманс[143], теперь считалось важнее, чем мнение элегантных женщин, которые формировали моду во времена балов у графа де Бомона[144]. Интервью теперь брали именно у них. «Что вы думаете о новой длине платьев?» Элегантность стала условной, а разорившиеся прекрасные иностранки покидали Париж. Влияние на моду крупных оптовиков стремительно росло. Грэйс Келли[145] тогда объявила, что отныне будет одеваться только в магазине Macy’s, самом модном универмаге Манхэттена!

Вот еще одно совпадение: в тот же год, когда Ив Матьё-Сен-Лоран пришел на работу к Диору на авеню Монтень, открылся большой бутик, увеличенная версия небольшого уголка развлечений, открытого Кристианом Диором еще в феврале 1947 года. Кристиан Берар предложил основную идею интерьера: ткань туаль де жуи бежевого цвета и сепии, манекены из ивовых прутьев — что-то вроде бонбоньерки, аккуратно заполненной безделушками, бижутерией, платками. С 1948 года коллекция бутика была представлена впервые. Вскоре появились перчатки, чулки и парфюмерная линия, затем аксессуары, галстуки, подарки. «Казалось, что бутик расколется надвое, как яйца в руках фокусника, в которых спрятан ворох разноцветных платков».