Ив Сен-Лоран - [14]
У Сен-Лорана был нюх путешественника, он начинал знакомство с городом с кафе, куда будет приходить ежедневно. Молодые выходцы из Орана готовились обычно к встрече с Парижем как к рукопашной схватке с публичной девкой. Все они появлялись на бульваре Сен-Жермен, заказывали сэндвич с ветчиной «Париж с маслом» и заигрывали со студентками, приехавшими на мопеде. Потом они говорили друзьям, что «они доступные», с тем же выражением лица, с каким их родители обычно рассказывали: «Лувр — это хорошо, но в нем слишком много картин!»
Ив подготовился к путешествию как к завоевательной кампании, которая требует решительности, но без рвения, а также искусства поведения, чем он владел во всех тонкостях. Наверное, робость, сдерживавшая его, не позволяла ему пойти обливаться потом в танцевальном клубе «Табу» на улице Дофин, как это делали остальные. Здесь растрепанные экзистенциалисты танцевали буги-вуги под звуки трубы Бориса Виана[59]. Разве он теперь не легенда?!
Париж с картинок журнала Vogue предстал перед Ивом за красным театральным занавесом на площади Вандом, напротив особняка «Ламбер». Во дворе отеля, превратившегося в бальный зал, канделябры освещали женщин удивительной красоты. 3 сентября 1951 года фотограф Vogue Андре Остье переносил Ива из своего фоторепортажа на глянцевой бумаге, точно на гондоле, в Венецию, на бал миллионера Шарля де Бестеги во дворце Лаббиа. Кристиан Диор в сотрудничестве с Сальвадором Дали создал костюмы великанов. Патриция Лопес Вилшоу[60] выходила из большой лодки в платье, созданном по мотивам гобелена «Путешествие китайского императора». Леди Диана Купер выступала в роли Клеопатры, а художница Леонора Фини порхала по залам дворца в костюме черного ангела. Ив открыл для себя Венецию в мрачных масках времен Казановы, точно следовал за одной из куртизанок с картины Карпаччо. Сен-Лоран ворвался в парижскую жизнь с широко распахнутыми глазами, как он входил в большие кинотеатры Орана, где дети мечтали унести с собой те образы, которые им пообещала кассирша. Там, на экране, показывали безжалостные битвы и роковые поцелуи. Достаточно вспомнить Бетти Грейбл[61] в фильме «Эта дама в горностае» или соперничество двух мужчин за Джоан Кроуфорд[62] в картине «Жена или любовница». Сколько воспоминаний!
Он находил похожие страсти на фотографиях вечеринок в квартале Сен-Жермен, которые он вырезал из газеты Samedi Soir. Достаточно было прочитать содержание журнала Vogue: «Дождь в городе», «Приглашение в замок». Ив вырос с мыслью, что мода — это костюм, а театральный костюм, как говорил Кокто, показывал зрителю «нерв моды»[63].
Когда-то он познакомился с черно-белыми фотографиями Хорста и Ирвинга Пенна[64]. Эти мастера были способны сделать из своей фотостудии ложу театра, где женщины становились похожими на видения. Он уже знал, что такое людское жужжание в антракте, легкий шорох тафты и шуршание тюля. Ив мечтал об аромате духов женщины в черном, об ангелах и хулиганах.
Для него жить — это, прежде всего, бороться с видениями, которые позже составят фон его творчества. Тогда как другие позволяли украсть у себя сны и мечты, он их бережно хранил, иногда возвращался к ним. Его сны и мечты — это его ангелы. Карта жизни знаменитостей была ему близка так же, как план метро, где он уже хорошо ориентировался, рассеянно протягивая кондуктору свой билет, прежде чем подняться в красный вагон первого класса.
Он говорил об этом так, точно уже пережил все разочарования жизни. В Оране, когда ему было тринадцать лет, Ив писал:
Он знал, что высшее общество живет в тех хороших кварталах, которые были на зеленых карточках «Монополии». У этого общества по-прежнему был вкус к наречиям (для них художник может быть «чудовищно одарен»), вкус к природе (остров Сен-Луи для них «потрясающе живописен») и тяга к живописи. Там уродливые женщины чаще всего довольно интересны, а наиболее красивые обладали особым даром заставлять гостей забыть, что они выросли не в тех частных особняках, где их принимали. Но почему никто и никогда не произносил дворянскую частицу «де»? Почему принято было говорить «семья Ноай», «семья Ларошфуко»? Настоящий парижанин сразу же распознает своего. Ив знал распорядок дня элегантных семей с правого берега Сены: в одиннадцать утра — прогулка в Булонском лесу в бобровом полушубке; в пять часов — встреча в отеле «Ритц»; в шесть — вернисаж в галерее Шарпантье; в восемь — спектакль в театре Елисейских Полей.
Его честолюбие начертило план судьбы, который он придумал себе наподобие романа. У него был тонкий и ровный почерк, слова аккуратно ложились на линиях, прочерченных черным карандашом.
