Иуда - [50]

Наконец наступил долгожданный день окончания демо-записей, и Георгий пригласил на прослушивание, кроме непосредственных исполнителей, также и Николая, и Олега. Договорились высказываться только после заключительного аккорда представленной записи. Длительность звучания составила один час двадцать пять минут. Расчёт Георгия оказался точным. Максимально допустимый объём двойного альбома был один час тридцать минут, а рекомендуемый – один час двадцать минут. Эти ограничения диктуются тем, что по мере уменьшения диаметра канавок на пластинке, качество звука ухудшается, и после двадцати минут звучания каждой стороны качество падает значительно, а после двадцати трёх минут – недопустимо!

Слушали молча и очень внимательно. Музыканты старались не пропустить фальшивых нот, а Николай следил за тем, чтобы прослушивались все слова.

Олег был напряжён и сидел, поджав губы. Георгий – единственный, кто прекрасно знал всю запись, внимательно наблюдал за реакцией присутствующих. Когда отзвучал последний аккорд, на несколько секунд воцарилась тишина, потом грянул гром аплодисментов.

– Какие будут замечания по звучанию? – начал Георгий. Некоторое время музыканты переглядывались друг с другом, не решаясь что-либо сказать. Первым отозвался Армен.

– Когда мы записывали песни все по отдельности, всё казалось «нештяк»! Но вот сейчас, когда я прослушал произведение целиком, мне вдруг показалось, что звучит оно, хотя и интересно, нет, скорее – красиво, но немного занудно, что ли! Всё, или почти всё – в одном темпе! Я думаю, что темповое разнообразие улучшило бы общее впечатление…

– И тональности тоже однообразные! – подхватил Славка Иванов. – Кроме того, переходы от вступлений к куплетам можно было бы сделать поинтереснее. Например, в первом дуэте Иуды и Марфы я бы предложил синкопированный переход, а в «Прислушайтесь…» – что-то типа быстрых соположений тоники и натуральной минорной доминанты. Ну, и вообще, неплохо было бы поиграть с нисходящими последовательностями от мажора к параллельному минору…

– А мне, по крупному счёту, не хватает двух-трёхголосий с унисонами, – перебил его неугомонный Армен.

– Ребята, я вам вот что скажу, – Георгий приложил руку к сердцу, – вы всё правильно говорите, я это тоже чувствую. Думаю, что в чистовой записи мы учтём все замечания, совместными усилиями. Но только не сейчас. Вы же знаете, что и вокальные возможности у нас ограничены, и дорожек на нашей порто-студии всего четыре. Так что запись технически сложных эпизодов для нас остаётся делом будущего. А что скажет автор либретто? Николай, прошу…

– Я, откровенно говоря, не знаю, что сказать. Я потрясён. Думаю, что даже самого фанатичного атеиста эта музыка заставит поверить в Бога. Но сейчас вопрос ставится по-другому: «Заставит ли она «Мелодию» поверить в нас?» Я провёл некоторую подготовительную работу с членами худсовета, не со всеми, естественно. Показывал текст либретто Игорю Давыдовичу Шаферману Параллельно знакомил его с нашими рок-группами, чтобы он не только вжился в эстетику рок-культуры но и попробовал себя в качестве автора рок-композиций. Надо сказать, у него получается неплохо. С «Круизом» он записал неплохую песню. С композитором Игорем Якушенко было чуточку проще, так как он хороший джазовый музыкант. Ну, вы понимаете?! С ним я написал песню «Портрет». В исполнении Татьяны Анциферовой она стала победителем какого-то песенного конкурса в Братиславе. Мне, как сами понимаете, с этого ничего не обломилось, но с Якушенко установились хорошие отношения. Я думаю, что он нам не будет ставить палки в колёса, если будет в составе худсовета.

– Все говорят, что на совете лютуют Фельцман и Богословский, – перебил Николая Володя Витковский, – ты с ними знаком?

– К сожалению, не знаком. Действительно, от них можно ожидать подвоха. Шафер обещал познакомить меня с Богословским. Он много рассказывал мне про него. Говорит, что Никита Богословский это «король розыгрыша»!

– Да, я тоже слышал кое-что о нём, – улыбнулся Володя, – а что Шаферман рассказывал?

– Ну, например, как со своим другом, Сигизмундом Кацем, они ездили на гастроли и придумали схему, которую назвали вертушкой. В одном городе одновременно они давали два концерта: в одном начинал Кац, в другом – Богословский. После первого отделения они садились на такси и менялись местами.

– Здорово! – пришёл в восторг Армен.

– В один прекрасный день Богословский, который прекрасно знал репертуар Каца, свой концерт начал так: «Здравствуйте, дорогие друзья! Я – композитор Сигизмунд Кац! Вы знаете мои песни: «Сирень цветёт», «Шумел сурово Брянский лес»…», – и отработал отделение, как Кац! После антракта на эту сцену вышел сам Кац и начал: «Здравствуйте, дорогие друзья! Я – композитор Сигизмунд Кац! Вы знаете мои песни: «Сирень цветёт», «Шумел сурово Брянский лес»…»

Комментариев этот рассказ не потребовал, так как хохотали все: и те, кто уже слышал эту историю, и те, кто услышал её впервые. Николай дал возможность успокоиться и продолжил:

– Вот ещё один розыгрыш этого уникального человека. Он был дружен с Левитаном, знаменитым диктором, и однажды попросил его нарисовать какой-нибудь пейзаж. Левитан сначала отнекивался, так как рисовать не умел, но под напором друга согласился и нарисовал, совсем по-детски, домик с трубой, из трубы вьётся дымок… Богословский вставил этот рисунок в хорошую рамку под стекло и на спор показывал друзьям: «Вот подлинный Левитан!» – и всегда выигрывал.