Итоговая автобиография - [13]
Незачем говорить, что на Би-Би-Си, как и всюду, я опоздал на полноздри. Тем, кто мог сделать хоть захудалый , в хорошие времена обычно уже через три-четыре месяца предлагали постоянный (пенсионный) контракт. Так было еще за полгода до меня. Я, к изумлению некоторых, начал делать тематические передачи почти сразу, однако не только не получил постоянного контракта, но едва продержался на полной ставке три года (дальше был вытолкан на полставки, еще через три года — во внештатники, дальше — в 2002 году — на улицу). В сущности, всё тут правильно: работником я был хоть и старательным и добросовестным, но плохим. Мне совершенно справедливо ставили в вину непреодолимое равнодушие к новостному бизнесу и политике, а в уме при этом держали мой невыразительный голос и неважный разговорный английский, вещи, между прочим, связанные: именно фонетическая ограниченность мешала мне общаться и брать живую речь из воздуха. Свои недостатки я компенсировал гомерической исполнительностью и прилежанием, которых до меня на службе не знали. Этим же — я прикрывал и вовсе страшный врожденный порок: то, что главное в моей жизни лежало за стенами Буш-хауса и вообще ни в какие стены не умещалось: стихи. Когда начальство догадалось об этом пороке, для чиновника невыносимом, мое будущее на службе было предрешено. Еще чудо, что я продержался там 13 лет.
Общее наступление против культуры, начатое в конце 1980-х верхушкой корпорации, на русской службе выразилось в травле отдела тематических передач. Но именно потому, что отдел этот, составивший в прошлом славу Би-Би-Си, перестал считаться важным, во главе его оказался человек порядочный и талантливый: Александр Донде (Кустарёв), полиглот, мыслитель, прозаик. Его повесть , несмотря на неудачное название, — одна из вершин русской прозы XX века. Что она не заняла подобающего ей места, характеризует не ее автора, а русского читателя, которому по мерке пришлись да Лимонов с матом.
Были на службе регулярные тематические передачи: получасовые радиожурналы, выходившие периодически. Один из таких журналов, , с сентября 1990 года отдали мне. Это считалось достижением и привилегией, для меня же поначалу было только дополнительной обузой и мукой, потому что от новостной лямки не избавляло. Одно было хорошо: всё в журнале, от начала до конца, от выбора тем до вырезания флафов из готовой пленки, я мог делать сам. Точнее, я делать всё сам. До меня — над каждой такой программой работали двое: продюсер и оператор, занимавшийся пленкой и прочими техническими вещами. Соавторства я на дух не переношу, в компании теряю всякую инициативу — и вот, принимая журнал, я сказал, что оператор мне не нужен. Сначала в этом увидели чудачество, потом и предательство: со временем операторов перестали давать другим продюсерам, работа над программой в одиночку сделалась нормой, а резать пленку умели не все. Еще одна вещь была на службе замечательна без всяких оговорок: цензура отсутствовала. К установленному времени (раз в две недели по вторникам) я, минута в минуту или заранее, клал на положенную полку бобину с готовой пленкой — и она шла в эфир. Никто ее не прослушивал. Радиожурнал свой я вскоре переименовал, назвал его , речь в нем повел уже не только о науке и технике, а еще и о болевых точках культуры и цивилизации. Всего я выпустил 138 таких передач, последнюю — 4 мая 1999 года. Затем, когда , несмотря на высокий рейтинг у слушателей, закрыли, я до октября 2002 года делал радиожурнал (62 выпуска), сперва получасовой, потом пятнадцатиминутный, тоже в одиночку и совершенно независимо. (С переходом во внештаники в 1996 году я работал уже только на отдел тематических передач, сперва за половинную, потом за четвертную зарплату.) Кроме того, я изредка выпускал по ротации так называемый (радиожурнал о жизни в Великобритании) и делал нерегулярные тематические передачи на самые разные темы, но практически всегда — с историческим уклоном, без привязки к злобе дня. Еще — за дополнительное вознаграждение — по временам я писал и сам же наговаривал на пленку куски для других передач. Своему отношению к работе над любым ничтожным текстом я, сколько было сил, старался не изменять.
Стихи в первые мои годы на Би-Би-Си писались мало и плохо. Мешала непреходящая усталость и непрерывный гнет. Работать, при моей старательности, мне случалось по 12-14 часов в день без оплаты сверхурочных. Отношение ко мне бибисишного начальства портилось; возможности и самое будущее сокращались, как шагреневая кожа. С переходом (с переводом) на полставки в 1996 году денег на жизнь не хватало, приходилось писать публицистику для журналов за вознаграждения совершенно смехотворные: от 10 до 35 долларов за статью; так тогда платила западная русская печать, если вообще платила. Я перепробовал множество изданий по обе стороны Атлантики. В ту пору появилась у меня дюжина опереточных псевдонимов: Никифор Оксеншерна, Джонатан Молдаванов, Матвей Китов, Тарас Абгалдырь, Прасковья Дункан и т.п. Прибегал я к ним не потому только, что публиковаться сотруднику Би-Би-Си не полагалось, а в первую очередь потому, что берег свое имя. Щедрее всего платила газета
