Итоги, 2014 № 08 - [14]

Потом была встреча с Владимиром Иосифовичем Ресиным. Когда я был вторым лицом в Москомархитектуре, получал от него разносы регулярно, иногда в грубой форме при всех. Но после того как стал главным архитектором, все прекратилось. Один на один в кабинете могли быть выговоры, но при подчиненных, публично — никогда. Уникальное качество большого руководителя. Кстати, Владимир Иосифович первым раскусил и мои актерские приемы.

— В смысле?

— Умею входить в роль, если это нужно для дела. Начал пробовать еще в студенчестве. Едем в военные лагеря или в стройотряд, я себе говорю: «Саш, ты никакой не москвич, не студент архитектурного института, а рабочий или солдат». У меня сразу меняется цвет лица, словарный запас пополняется нужным сленгом. Таким образом легко вписываешься в новую реальность, хотя все мы знаем, как на самом деле трудно адаптироваться в незнакомой среде. И в роль главного архитектора я вживался. Вжился, видимо, крепко, поскольку только на девятом году работы вдруг Владимир Иосифович говорит: «Слушай, Кузьмин, а ты, оказывается, хитрый. Я тебя за простодушного русского парня держал, а ты…» Знаете, есть понятие «кураж». Когда есть кураж, можно сделать все что угодно. Иногда приходилось прибегать к такому методу, как варьирование авторством идеи. Мол, это же вашу идею мы воплотили, проработали… Он проходит со всеми, хотя люди разные. Актерство? Назовите как хотите, но результат был. Очень горжусь тем, что два раза в жизни меня хвалил наш выдающийся искусствовед Алексей Ильич Комеч… Ругал много, но два раза хвалил — за трассировку Третьего кольца и вариант застройки места, где была гостиница «Россия». В ТТК его особенно радовало, что не испортили Новодевичий монастырь, ушли от Рогожской заставы. Я был доволен своей работой…

— И вы никогда не сомневались? Ведь при вас было реализовано много спорных проектов…

— Всегда есть сомнения в том, что делаешь. Была постоянная ответственность, делали ошибки. И знаете, не хочется идти в то место, где эта ошибка допущена. К Военторгу, например, проект сноса и перестройки которого я не подписал. Или в район Балчуга. Там есть два офисных здания, высоту которых мне не удалось сбить. Раньше, когда мы шли по Пятницкой, открывалась красивая картина Кремля. Теперь нет. Но Москва съедает ошибки. Она очень разнообразная, мы с вами еще помним тот Военторг, другие уже нет. Все привыкли к новым панорамам Балчуга. Иногда, правда, не по своей воле ошибался. Приходит как-то ко мне один мой приятель, не буду называть фамилию, и говорит: «Саш, видишь, у меня были окна квадратными, а я их круглыми сделал. Ты, может, переподпишешь проект?» Я переподписал. А оказалось, что объем здания вырос в полтора раза. Хуже всего для человека на ключевой должности — это друзья, от врагов-то знаешь, что ждать… Обманом же построено здание в начале Арбата, напротив «Праги». Но ведь мы видим те ошибки, которые сделаны. А сколько всего удалось недопустить! Например, много лет бизнес пытался влезть на площадку у храма Христа Спасителя, там, где сейчас теннисные корты. Планировали гостиницу-высотку на 400 номеров. Но я уперся — не более 150, дом не должен нарушать высотный регламент. Не стали строить, оказалось невыгодно. Вспомните «Красный Октябрь». Остановили попытки застройки Поклонной горы и сада напротив. То была непростая задача, ибо претендовали на это место очень серьезные люди, наши олигархи. В конце концов территории придали статус зеленой зоны.

— Вы вообще как к критике относитесь?

— У меня критика внутри себя. Я газет не читаю. Только «Советский спорт». Здоровье берегу. Если взять архитектурную критику периода Советского Союза — я включаю сюда работы тех журналистов, которые профессионально пишут на эту тему, — критика была добрая, не оскорбляла автора. Она говорила: это плохо, это удалось, это не удалось. Но надо быть профессионалом, чтобы разобраться в этих тонкостях. А когда просто начинают издавать нечто вроде крика «ату его!», он, кроме раздражения, ничего не вызывает. Есть и сейчас неплохие критики, но даже самые сильные — непрофессионалы, и говорить с ними на одном уровне не получается. Я с удовольствием читаю Гришу Ревзина, но и он не всегда рискует на публике встречаться со мной. Я всегда готов отстаивать то, в чем уверен. Так было с «Геликон-оперой», считаю, что это гениальный проект. Мы спасли старинную усадьбу, что бы ни говорили «Архнадзор» и прочие критики.

— Критики вас сильно ругали и за здание «Et Cetera». Вам самому этот театр нравится?

— Это произведение архитектуры я не считаю выдающимся. Удивительная у нас есть практика, не существующая нигде в мире, строить театры под кого-то: театр Калягина, театр Васильева, театр Бабкиной, центр Рюминой, центр Вишневской и т. д. Хочешь не хочешь, проявляется человек, для которого строят. И этот театр — Сан Саныч. Он же великолепный актер, лицедей… «Здравствуйте, я ваша тетя»… Все это проявилось в здании, начиная от разных стульев внутри до этих чудных форм. Я переживаю, когда случается непоправимое — уничтожаются панорамы города, а здание… Ну не нравится оно Ревзину, зато нравится Калягину. Оно что, испортило город? Нет. Зато у города есть такая хохма. Калягин просто жил во время стройки этим проектом, и Табаков своим тоже живет. У него оно строится до сих пор, и это от его тактичности, если честно.