Итоги, 2013 № 37 - [4]

— Здесь живут почти три тысячи человек, — говорит Халид, — в основном дети и женщины. Их мужья воюют, причем как на стороне оппозиционеров из Свободной сирийской армии, так и на стороне Асада. А мы не делим никого на «тех» или «этих» — пить и есть нужно всем!

Сам Халид не скрывает, что поддерживает антиасадовскую оппозицию, но выступает за мирное решение конфликта. Угрозы американцев начать бомбардировки его пугают: «Уже сейчас у нас перебои с водой, лекарствами, а что будет, если начнется большая война».

Халид самолично встречает каждую вновь прибывающую семью беженцев. У 19-летней Заиды пятеро детей, самому младшему едва исполнилось пять месяцев. Малыш похож на сломанную куклу, и о том, что он жив, можно догадаться только по полуоткрытым глазам и едва заметному дыханию. Заида рассказывает, что ее муж и братья погибли в Алеппо. Вместе с другими беженцами она перешла границу, скиталась по Бейруту, прося милостыню, потом узнала про лагерь в долине Бекаа и пришла сюда. Семью вновь прибывших определяют в палатку. Халид ворчит, что селить людей уже негде, кормить нечем, а потому больше никого он брать не будет: «Мы, конечно, получаем помощь и от ООН, и от различных гуманитарных организаций, и даже из России недавно присылали продовольствие, но всего этого недостаточно. Например, медицинскую помощь получают только официально зарегистрировавшиеся как беженцы. Но на эту процедуру в среднем уходит месяца два-три, а люди болеют уже сейчас. Выживаем, как можем». Проблему волокиты при оформлении беженцев признают и эмиссары ООН, но ливанские власти просто не справляются с количеством желающих получить статус вынужденного переселенца.

Лагерь занимает несколько гектаров. Наверное, в проекции на Москву эту территорию можно сравнить с площадью трех вокзалов. Дома-палатки выстроены из подручных материалов. В ход идет все. И доски, и плиты ракушечника, и обрезки металлических труб. Этого добра на окраинах Бейрута хватает с лихвой. Конструкция палаток незатейлива, но надежна — каркас, обтянутый пленкой, клеенкой или любым непродуваемым и непромокаемым материалом. Поэтому лагерь пестрит названиями фирм и компаний, когда-то разместивших свою рекламу на билбордах, которые в свою очередь теперь сгодились в качестве стен. Почему-то больше всего рекламы медицинских клиник и лекарств.

Стандартное жилище состоит из кухни и двух комнат. Одно помещение — для мужчин, а точнее, для мальчишек, поскольку их отцы либо воюют, либо погибли. Вторая комната — женская. На стенах непременный атрибут восточной жизни — ковры, а кое-где даже массивная медная и серебряная посуда. Ее, связывающую с кажущейся уже такой далекой мирной жизнью, перебирают с невероятной любовью. Практически в каждой палатке журналиста «Итогов» приглашают в гости, предлагая крепкий-крепкий кофе, который надо выпивать одним глотком до самого дна чашки. Это древняя бедуинская традиция, прижившаяся во многих сирийских семьях. Самия Гамаль с семьей из 15 человек живет в лагере уже больше полугода. Две ее старшие дочери время от времени находят работу, но заработка не хватает на ежедневные потребности большой семьи. «Мы не покупаем много еды, только лепешки и овощи на каждый день, мясо или курицу мы не ели уже полгода, — рассказывает Самия. — Едим раз в день, иногда два, но это если повезет. Основная пища — суп и рис. Сирийская кухня — словно специально для бедняков. Вот наш традиционный салат фатуш — смешиваем с жесткой лепешкой все овощи, какие есть в доме, — помидоры, огурцы, перец, заправляем кукурузным маслом и лимонным соком».

Электричества в лагере нет — только генераторы, установленные в нескольких палатках, зато практически у каждого дома есть телевизионная спутниковая тарелка. Как оказалось, большинство беженцев, покидая свои дома, прихватили с собой и телевизионные антенны, которые теперь ржавеют на крышах палаток.

Днем взрослые обитатели палаточного городка уходят на работу. Совсем рядом поле, где за доллар в день под палящим солнцем они собирают лук. Работа изнурительная, но другую — пойди поищи. Раньше ее выполняли малоимущие ливанцы, но оказавшиеся в безвыходном положении беженцы готовы собирать лук за гораздо меньшую цену — дешевле примерно вполовину. Естественно, местным фермерам их нанимать гораздо выгоднее.

К настоящему времени сирийские беженцы монополизировали практически все самые низкооплачиваемые профессии. По Бейруту и другим крупным городам снуют сотни чумазых подростков — чистильщиков обуви. Их сестры торгуют на рынках зеленью, инжиром и бобами, метут и поливают улицы или просто разносят воду в кувшинах между стоящими в пробках машинами.

...Стемнело очень быстро. Застрекотали генераторы, давая в палатки тусклый мерцающий свет. Халид словно и не вставал со своего красного стула: «Ливан нам очень помогает, но я понимаю, что здесь нам не рады. На Востоке есть такая поговорка: дверь бедствий широка. Хочется уже закрыть эту дверь».

Вообще о самой войне люди в лагере говорят неохотно. Как ни странно, они не обвиняют в гибели своих родных ни Асада, ни оппозицию. Такое ощущение, что все они уже просто очень устали от скитаний и ежедневной борьбы за выживание. «Лишь бы скорее все закончилось и мы вернулись домой», — говорят они.