Итоги, 2013 № 13 - [40]

— Как возникла идея фестиваля?

— Можно сказать, она возникла из чувства долга. Как не отметить фестивалем юбилей Сергея Васильевича? К тому же я не только обожаю Рахманинова, но и являюсь артистическим директором его фонда. Вместе с его внуком Александром Борисовичем, который, к сожалению, скончался в ноябре прошлого года, мы успели сделать много нужного, начиная с записи неизвестных произведений Рахманинова у него в доме, на рахманиновском рояле. Музей имени Глинки прислал партитуру сюиты и фуги внуку Рахманинова, а внук подарил уникальную возможность стать первым исполнителем и записать произведения мне.

— Какие концерты состоятся в ближайшее время?

— В юбилейном году у нас запланировано двенадцать «Рахманинов гала», состоящих из двух и более концертов. Они пройдут в Вене, Париже, Лондоне, Нью-Йорке, Берлине, Токио. Но день рождения композитора мы отмечаем в России — это два московских гала в Концертном зале имени Чайковского.

— Как известно, в этом турне вы выступаете с Госоркестром имени Светланова под руководством знаменитого американского дирижера Леонарда Слаткина. Что для вас означает сотрудничество с ним?

— Он один из последних «могикан», то есть великих дирижеров еще той, старой школы — кстати, его бабушка была из России. Это выдающийся музыкант, обладатель нескольких «Грэмми». Он прекрасный интерпретатор любой музыки, и русской в том числе. Мы играли вместе в Чикаго и Париже, исполняли и Рахманинова, и Прокофьева, и Шостаковича, и я всякий раз получал огромное удовольствие. Два года назад я приглашал Леонарда в свой абонемент. К сожалению, незадолго до этого у него случился сердечный приступ прямо на сцене, но сейчас Леонард вновь в прекрасной форме, физической и музыкальной.

— Есть мнение, что восприятие Рахманинова западной публикой основано на некотором стереотипе. Его воспринимают именно как русского композитора, как национальный символ, и не совсем понятно его место в мировой табели о рангах. Меняется ли отношение к Рахманинову сегодня?

— Насчет места в табели мы можем не беспокоиться. Если бы в ХХ веке не было Рахманинова, не только пианистам, но и всему музыкальному искусству было бы очень сиротливо. Но — да, он воспринимается как русский композитор наравне с Петром Ильичом Чайковским, и это правильно. Если в афише стоит «Второй и Третий фортепианные», это абсолютная гарантия аншлага. Это о чем-то говорит? В то же время я убежден, что у таланта не может быть национальности. Это не связанные вещи. Но если говорить о самом Рахманинове, то его личная привязанность к России была огромной.

— Несмотря на вынужденную эмиграцию?

— Да. Он не по своей воле уехал. И возникшая впоследствии ностальгия достигала огромного эмоционального накала. Половину своих гонораров — а в 1930-е годы он зарабатывал миллионы долларов — Рахманинов отдавал России. Отдавал на медицину, на военную промышленность во время войны.

— В СССР об этом не вспоминали?

— Просто он чаще всего не ставил свое имя, и было неясно, от кого идут эти суммы. Но потом в архивах нашлись документы, свидетельствующие о его пожертвованиях. Человек не мог жить без своей страны, без своей родной Ивановки и любимой сирени. Даже имение, купленное в Швейцарии под Люцерном, напоминало ему Ивановку с ее широкими просторами.

— Перед пианистом, который играет Рахманинова, стоит проблема адекватной трактовки материала?

— Чтобы играть Рахманинова, надо внимательно слушать его собственное исполнение. Поскольку и партитуры, и сохранившиеся записи говорят о том, что он был велик во всех ипостасях — и как композитор, и как пианист, и как дирижер, и, конечно, как человек. Его запись для меня — эталон. В его музыке наилучшим образом отразилась суть русской фортепианной школы. Дело в том, что добиться от «ударного» инструмента фортепиано пения непросто — мы же не струнники, мы не можем вибрировать, — так вот, в рахманиновской музыке должно проявляться искусство пения на фортепиано, ведь любая рахманиновская тема как человеческий голос.

— А что требуется от исполнителя?

— Пианист, который берется играть Рахманинова, должен обладать огромным терпением и техническим мастерством. Например, в Третьем концерте 50 000 нот, и каждый раз я выхожу играть их как в первый раз. И как в последний. Музыканты, которым довелось играть его музыку, — самые счастливые люди на свете. Поэтому нам, пианистам, все завидуют белой завистью. Мне жаль скрипачей, жаль альтистов. У них нет таких шедевров, какие он писал для фортепиано с оркестром.

— Вы лично как отмечаете юбилей Рахманинова?

— Как раз к этой дате выходит знаменательная для меня пластинка, на которой я записал рахманиновский Второй концерт и «Рапсодию в стиле блюз» Гершвина вместе с Нью-Йоркским филармоническим оркестром. Кстати, символично, что последним русским пианистом, который записывался с этим оркестром (одним из лучших в мире), был Владимир Горовиц. Так уж получилось, что и сам Рахманинов с этим выдающимся коллективом выступал неоднократно. Так что для меня оказаться на месте двух гениев — большая честь.

— Полагаю, Гершвин в программе тоже появился не случайно?