Итальянский секретарь - [12]

– Не похоже! Для артиллерии раскат слишком глухой, – отозвался я.

Холмс бросился к окну – поглядеть, что там впереди.

– Значит, бомба – да, глядите, вон там, близ путей!

– А вам не видно, целы ли пути? – спросил я, присоединяясь к нему.

– Целы, кажется… хотя…

Тут мы с Холмсом повернули головы, заметив, что какая-то тень стремительно несется к нашему вагону; но никто из нас не успел и слова сказать, как тень вскочила на подножку нашего купе и неожиданно сильными руками толкнула нас внутрь, так что мы оба потеряли равновесие. Я оказался на полу; Холмса едва не постигла та же участь, но ему удалось упасть на сиденье.

– Умоляю, не высовывайтесь! – раздался голос человека, в котором Холмс перед отъездом из Лондона опознал морского офицера. Виртуозно выругавшись несколько раз, ранее спокойный и учтивый молодой человек выхватил флотский револьвер и захлопнул наше окно. Послышались крики, захрустели по гравию тяжелые сапоги, удаляясь вдоль путей…

Мы только начали приходить в себя, как прогремели выстрелы.

Я быстро достал свой армейский револьвер и решил опять подойти к двери – меня возмутило, что мне и моему достойному другу приказывают сидеть и не высовываться, и кто – щенок в офицерской форме, который даже фронтового пороху не нюхал.

– Подумать только, – бормотал я, взводя курок. – «Военная разведка», тоже мне!

Я уже было дотронулся до задвижки, но тут Холмс вцепился в мою руку с криком:

– Ватсон, берегитесь! – и рванул меня обратно. Он заметил то, чего не видел я: другого молодого человека, еще более возбужденного, чем первый, бледного, с картинно фанатичным лицом. Образ дополняли огненно-рыжая борода и такая же длинная и рыжая всклокоченная шевелюра, но ужаснее всего был огромный жуткий шрам, который изуродовал его правую щеку и омерзительно закрыл правый глаз. Стекло двери купе не выдержало натиска мускулистой руки и острого локтя незнакомца и разлетелось в куски – мы с Холмсом отпрянули, уворачиваясь от летящих в купе осколков.

– Мы знам, чаво вам тута надо! – Юный безумец говорил с сильным шотландским акцентом, и, услышав его слова, я в то же время уловил запах горящего черного пороха. – Не кончать вам больше шотландских патриотов! Зараз спробуйте-ка то, что вы учинили Деннису Маккею!

Мы с Холмсом не успели ни двинуться, ни слова сказать, как молодой человек отпрянул от окна, бросив пред тем в купе какой-то предмет.

Взглянув на пол, мы с Холмсом увидели ужасное – небольшую самодельную бомбу.

Жестянка средних размеров была битком набита зернистым взрывчатым веществом, заткнута и утрамбована чем-то подозрительно похожим на пироксилин, или «бумажный порох», используемый в современной артиллерии для пыжей. Крышка, плотно прикрученная проволокой, была продырявлена посередине, из дырки торчал самодельный запальный шнур.

Холмс издал краткий звук, который даже для него был довольно жалким подобием смеха.

– Жестянка из-под табаку! – воскликнул он, а затем повернулся ко мне. – Бомба в жестянке из-под табаку! Вдвойне смешно, а, Ватсон?

– Совсем не смешно, Холмс! – крикнул я, борясь с желанием схватить его за плечи и хорошенько встряхнуть. – Шнур горит!

Глава IV

Из тумана

Холмс почти небрежно пожал плечами и приблизился к смертоносному устройству.

– Знаете, Ватсон, он, конечно, горит, но этим шотландским националистам есть чему поучиться у своих ирландских кузенов…

Нагнувшись – мне этот жест показался самоубийственно храбрым, – Холмс попросту выдернул шнур из жестянки, бросил на пол и растоптал. Я стоял будто громом пораженный, а Холмс поглядел на меня и разочарованно поморщился:

– Ватсон, только не говорите мне, что вы не узнали запах медленно горящего черного пороха.

Мне вдруг стало стыдно:

– Ну… да. Теперь, когда вы об этом упомянули…

– У нас было по меньшей мере десять или пятнадцать секунд, чтобы решить эту проблему.

Я вновь спрятал свой уставной револьвер, глядя на Холмса, – у меня в душе боролись восхищение и гнев.

– Простите, Холмс, я, наверное, от чрезмерной тревоги потерял голову, но…

– Пустяки, старина, – быстро ответил Холмс, протягивая мне руку. – В конце концов, неизвестно, как я бы вел себя на вашем месте, на северо-западной границе, при виде атакующих афганцев с мультуками [9].

То были благородные слова; но прежде чем я успел достойно ответить, мы услышали быстрые шаги – они снова приближались по гравию железнодорожной насыпи; видимо, это шли наши сопровождающие. Холмс сильно сжал мне руку, спрятал в карман смертоносную жестянку и пробормотал:

– Думаю, Ватсон, нам лучше не рассказывать подробно о том, что мы видели – эти люди явно что-то знают о нашей миссии и о своей собственной, но не говорят; с какой стати нам быть великодушнее?

Я кивнул, и тут в опустевшей раме окна показалось другое лицо – добродушного морского офицера.

– Ага! – воскликнул он. – Значит, он и здесь побывал!

– Кто-то был, несомненно, – торопливо солгал я. – Только мы не успели его разглядеть – он разбил стекло, но больше ничего не успел сделать, и тут же явились вы.

Молодой офицер кивнул, держа револьвер наготове.

– Повезло, – ухмыльнулся он, вновь обретя всю свою любезность. Потом, кажется, учуял что-то: – Скажите-ка, чем это пахнет? – спросил он, испытующе глядя на нас.