Итальянский фашизм - [37]

Уже в речи 1 декабря 1921 Муссолини предостерегает правительство: если оно будет раздражить фашистов, они объединятся с коммунистами против государства, чтобы затем немедленно покончить и с коммунистами. Приблизительно к этому времени, как видно, в сознании фашистского вождя впервые начинают мерцать мысли о реальной возможности захвата власти.

В стране продолжаются стычки. Широко применяются издевательство над неугодными гражданами: касторка, бритье головы и окрашивание ее в национальные цвета. Но это не значит, что вовсе перестали прибегать к огню и железу. Нападают на красные муниципалитеты, избивают мэров-социалистов…

Мало-по-малу фашисты становятся в тягость радикальному правительству. Оно полагает, что они уже исполнили свою полезную миссию: мавр сделал свое дело, мавр может уйти.

Но мавр не уходит. Джиолитти, покровительствуя первым шагам фашистской вольницы, до некоторой степени оказался в положении пресловутого мага, бессильного заклясть вызванные им силы. Антикрасное средство оказалось настолько сильно действующим, что стало угрожать и «розовой» государственности официального Рима.

Кабинет Бономи не удержался у власти. После мучительного месячного кризиса он пал жертвой внутрипарламентских осложнений в конце февраля 1922. Пополяры, вдохновляемые аббатом Дон-Стурцо, ни за что не хотели допустить к власти Джиолитти, не прошел и Орландо, и премьерский портфель в конце концов достался бесцветному джиолиттианцу Факта. Впоследствии его прозвали «Ромулом Августулом» (последний император). Он составил коалиционный, лоскутный кабинет. Трудно было найти более неподходящую, менее авторитетную фигуру. Словно итальянский парламентаризм и впрямь решил вырыть себе яму: лучшего могильщика нечего было и желать. Должно быть, такова вообще судьба обреченных режимов: невольно вспоминаются последние царские министерства перед февральской революцией 1917 года в России…

В апреле 1922 состоялась генуэзская конференция. Италия была на ней представлена своим премьером Факта и министром иностранных дел Шанцером. Фашисты готовили антибольшевистские демонстрации и старались воспользоваться конференцией в целях пропаганды против «либерального государства». Но внешне все обошлось, в общем, благополучно. Генуя кишела почетными военными караулами. Чичерин держал себя с изысканной корректностью, не уклонился от любезной беседы с королем и приветливо улыбался архиепископу генуэзскому. В свою очередь, Муссолини, воюя с итальянскими коммунистами, отнюдь не был расположен дразнить русских.

Но взаимоотношения между официальной государственностью и фашизмом продолжали резко ухудшаться. Насильнические замашки фашистских отрядов раздражают парламент и правительство. Начинаются разговоры о необходимости «наконец обуздать фашизм». В свою очередь, Муссолини укрепляется в мысли о перевороте. Его статьи пышут злобой и презрением к правительству, к демократии, к либеральному государству. Самовольные мероприятия фашистов оживляются по всей стране. Фашистские вооруженные силы, к этому времени окончательно сформированные, захватывают целые города, очищают их от остатков красного влияния и устанавливают в них свои порядки: Феррара, Болонья, Равенна, Генуя переживают по очереди такие налеты. Социалисты и даже коммунисты взывают к правительству о защите, помощи, восстановлении законности. Но на упреки в беззаконии у фашистов приготовлен трафаретный ответ: «мы относимся с большим почтением к закону, но в то же время в своих стремлениях к справедливым целям мы не останавливаемся перед нарушением его, если он не действует достаточно быстро и успешно»[60].

В июле начинается длительный и маетный кризис министерства Факта. Поводом к нему послужил разгром фашистами в Кремоне дома лидера левых католиков Мильоли. Пополяры в знак протеста заявили о своем выходе из правительственного большинства. В парламентских кулуарах поползла молва о правительстве, более активном, менее терпимом по отношению к фашистским самоуправствам. Социалисты вдруг метнулись вправо и послали Ф. Турати в Квиринал для переговоров: мелькнул призрак социалистического кабинета. Однако преобладала иная тенденция: ни социалистов, ни фашистов.

19 июля, за несколько часов до падения министерства, Муссолини выступает в палате с откровенно угрожающей, зловещей речью. «У нас в стране, – говорит он, – большие, организованные и дисциплинированные силы. Если у власти окажется правительство антифашистской реакции, – берегитесь, мы будем действовать с максимальной энергией, с непреклонной решимостью: мы поднимем восстание».

В это время среди социалистов, год тому назад отколовшихся от коммунистов, шла ожесточенная внутренняя борьба, закончившаяся вскоре, в сентябре, новым расколом и исключением из партии сторонников сотрудничества с правительством. Победило левое течение, и преддверием его победы явилось решение партии попытать счастье в новом взрыве острой классовой борьбы: на 1 августа была объявлена всеобщая великая забастовка. Партия действовала за свой страх и риск, даже не столковавшись с Генеральной Конфедерацией Труда…