Итальянец - [7]

На протяжении последних двенадцати лет своей жизни миссис Радклиф страдала спазматической астмой, что существенно сказалось на ее общем самочувствии и расположении духа. С 9 января 1783 года хронический недуг фатально усугубился, и февраля того же года, в собственном доме в Лондоне, эта умная и приятная леди ушла из жизни.

Как писательница миссис Радклиф имеет все права быть причисленной к разряду тех немногих счастливцев, которые признаны основателями литературных течений или школ. Она изобрела своеобразный, мощно завладевающий умом читателя литературный стиль; впоследствии к нему прибегали многие, но так и не сумели ни сравняться, ни даже приблизиться к его первооткрывательнице; исключение составляет, возможно, лишь автор «Семьи Монторио».

Тот особый вид романа, которым обогатила литературу миссис Радклиф, соотносится с прежними романами приблизительно так же, как современное отклонение от нормы, носящее название мелодрама, соотносится с настоящей драмой. Новый роман не стремится заставить читателя задуматься, углубляясь в человеческие чувства, не будит страстей сценами, исполненными трагизма, не дает пищи любопытству живым описанием событий и нравов более легких, не пытается искусным юмором вызвать смех. Иначе говоря, этот роман не прибегает, дабы воздействовать на читателя, ни к комедии, ни к трагедии и тем не менее решительно и мощно приковывает к себе интерес с помощью другого средства: он возбуждает (скажу коротко) чувство страха, рисуя действительные опасности или же обращаясь к суевериям. Следовательно, такого рода книги сильны изображением внешних событий, в то время как характеры персонажей, подобно фигурам на многих пейзажных полотнах, полностью подчинены месту действия и имеют только те отличительные черты, которые позволяют им удачно соответствовать главным объектам внимания художника — скалам и деревьям. Персонажи (и здесь также прослеживается связь между мелодрамой и романтическим повествованием) наделены лишь типическими, но не индивидуальными чертами. Мрачный тиран граф, старая карга экономка — хранительница множества семейных преданий, болтливая горничная, легкомысленный весельчак лакей, один или два негодяя, исполнители всех черных дел, героиня — воплощение всевозможных совершенств и жертва всевозможных причуд рока, — вот арсенал романиста, а равно и автора мелодрам; если указанные действующие лица подобающим образом одеты и изъясняются на языке, который соответствует их обстоятельствам и свойствам, то не приходится ожидать, что читатели или слушатели будут хохотать по поводу комического диалога или лить слезы по поводу трагического.

С другой стороны, хотя персонажам не придано индивидуальных черт, необходимо все же убедительно и ярко обрисовать их внешние особенности; их одежды и облик должны гармонировать с обстановкой, язык и поведение должны либо подчеркивать окружающий их ужас, либо, если этого требует сюжет, составлять ему резкий, живой контраст. Воображению миссис Радклиф особенно удавались именно такие персонажи; они являются на страницах ее книг в неверном, колеблющемся свете, требуемом атмосферой тайны, говорят и держатся в соответствии со своим положением и развитием действия. В качестве примера можно привести великолепное описание монаха Скедони.

«Фигура его поражала — но не соразмерностью: Скедони был высок ростом, но очень худ; руки и ноги его были огромны и неуклюжи; когда он медленно шествовал, закутанный в черное одеяние своего монашеского ордена, весь облик его имел в себе нечто зловещее, нечто почти сверхчеловеческое. Опущенный капюшон, бросая тень на мертвенную бледность лица, подчеркивал суровость застывшего на нем выражения и угрюмую, почти ужасающую безотрадность его взора. Мрачность Скедони была рождена не скорбью чуткого израненного сердца, но жестокостью и беспощадностью его характера. Его физиономия поражала чрезвычайной, трудноопределимой странностью. Она хранила следы многих страстей — словно застывших в чертах, которые эти страсти перестали одушевлять. Мрачность и суровость запечатлелись в глубоких складках его лица. Взгляд, казалось, в одно мгновение проникал в сердца окружающих, читая в них самые сокровенные помыслы; немногие могли выдержать это испытание, и никто не в силах был подвергнуться ему дважды. И все же, несмотря на непреходящую угрюмость и строгость, в нем пробуждалось порой живейшее внимание, преображавшее его внешность; он обладал даром в совершенстве приспосабливаться к нраву и страстям тех, чье расположение желал снискать, — и почти всегда одерживал безоговорочную победу. Именно этот монах, отец Скедони, и был исповедником и тайным советчиком маркизы Вивальди».[4]

Чтобы нарисовать такой портрет Скедони и некоторые другие портреты, которые встречаются в книгах миссис Радклиф, требуется незаурядный талант, и хотя они принадлежат скорее романам, чем обыденной жизни, впечатление, ими производимое, не становится слабее оттого, что их герои — личности в известном смысле мифические, как феи или великаны-людоеды. Но когда застигнутым врасплох читателям приходится бурно аплодировать, они обыкновенно переходят затем — в отместку — к не менее пламенной хуле; они похожи на детей, которые, устав восхищаться новой игрушкой, с неменьшим удовольствием ее ломают. Не избежала общей участи и миссис Радклиф, подарившая читателям столько восторгов; и критические нападки были тем более обидны, что исходили они нередко от ее одаренных собратьев по перу. Стали раздаваться голоса (в тот период они звучали часто, а впоследствии изредка повторялись), утверждавшие, что сами романы миссис Радклиф и их успех у публики — это дурное знамение времени, свидетельство нарастающего упадка читательского вкуса: вместо того чтобы упиваться, как прежде, Ричардсоном с его чувствительными сценами или описаниями быта и нравов на страницах Смоллетта или Филдинга, публика, впав в детство, жадно поглощает дикие неправдоподобные фантазии, плоды не в меру разгоряченного воображения. В этих суждениях найдется доля истины, если приложить их к толпе копиистов, имитировавших стиль миссис Радклиф, которые присвоили ее волшебный жезл, не умея с ним обращаться. Нельзя ставить в укор автору убожество его рабских подражателей; тенью следуя за оригиналом, они создают туманное и искаженное изображение предмета, который сам по себе ясен и отчетлив. Беда в том, что эта порода сочинителей способна скорее отвратить публику от того литературного стиля, который они избрали для подражания, чем привить ей вкус к его особенностям.