Итальянец - [151]

— Но все было именно так, синьор, — твердил отец Никола. — Чтобы сдержать крик, на это у меня достало воли, а также чтобы добраться до подземелья. Но вы следовали за мной по пятам. Когда я смог раздеться, я покинул подземелье и встретился с людьми, которым поручил продержать вас и вашего слугу в подземелье всю ночь. Они-то и достали мне другую одежду, чтобы я смог вернуться в монастырь. Эти же люди потом увезли синьорину ди Розальба из виллы Алтиери. Хотя вы меня не видели в подземелье, вы слышали мои стоны. Я находился совсем рядом, это могут подтвердить те, кто был тогда со мной. Теперь вы верите мне?

Да, Винченцо хорошо запомнил эту ночь и стоны за стеной, да и все другие подробности, о которых упоминал Никола. Монах говорил правду. Однако смерть синьоры Бианки не давала ему покоя. Скедони к ней непричастен. А отец Никола? Разве не согласился бы он сделать все, что угодно, за вознаграждение? Тогда какой смысл Скедони утаивать это и спасать своего врага? Но Винченцо все же пришлось примириться с мыслью, что смерть синьоры Бианки могла произойти по естественным причинам. К такому выводу пришел тогда врач.

В течение этой длительной беседы маркиз нетерпеливо ждал, когда будет готова копия. Поскольку это затянулось, он снова напомнил о себе и потребовал у секретаря поторопиться. Но вместо секретаря ему ответил чей-то другой голос. Он показался Винченцо знакомым. Вглядевшись, он узнал узника, который навестил его однажды. Теперь ему скрываться было незачем, и он предстал в одежде инквизитора. Вспомнив его советы, попытку разговорить его и выведать имена друзей, Винченцо понял, какую опасность представлял этот «визит сострадания». Не удержавшись, он спросил у инквизитора, каким образом он смог тогда проникнуть в его камеру. Тот ничего не ответил и лишь ухмыльнулся, если кривую гримасу на его лице можно было назвать улыбкой. Всем своим видом он давал ему понять, что священная инквизиция умеет хранить свои тайны.

Это рассердило Винченцо, и он решил не сдаваться. На этот раз его уже интересовало, надежна ли охрана камер, если в них может войти любой без ведома охраны, и не понесли ли нерадивые охранники из-за этого наказания.

Неожиданно на помощь инквизитору пришел Никола.

— Службу они несут честно, — заступился он за стражей. — Лучше не спрашивайте, синьор.

— Следовательно, суд не сомневается в их честности? — продолжал допытываться Винченцо.

— Нет, синьор, не сомневается, — ответил Никола и недобро улыбнулся.

— Если в их честности никто не сомневался, почему их всех арестовали?

— Вам мало того, что вы уже узнали об инквизиции? — строго спросил Никола. — Не пытайтесь узнать больше, не советую.

— Это страшная тайна! — не выдержав, воскликнул долго молчавший Скедони. — Знайте, юноша, почти во всех камерах есть потайная дверь, в которую слуги смерти могут войти беспрепятственно и незаметно. Одним из таких слуг является наш отец Никола. Кто-кто, а он-то знает секреты своей профессии.

Винченцо в ужасе отшатнулся от монаха. Скедони умолк. Но пока он говорил, Винченцо заметил, как изменился его голос. Это напугало его не меньше, чем его слова. Никола молчал, но взор его был полон ненависти.

— Его роль была ничтожной, — продолжал Скедони, — и он ее уже сыграл. — Он остановил неподвижный взгляд на монахе.

Тот, услышав эти слова, приблизился к нему. Торжествующая, страшная усмешка искривила губы Скедони.

— Скоро, очень скоро ты сам в этом убедишься, — глухо произнес он, глядя на монаха.

Тот совсем низко склонился над Скедони и впился в него горящим взглядом, словно пытался что-то прочесть в его глазах.

Лицо Скедони испугало Винченцо, хотя победоносная улыбка продолжала играть на его устах. Однако вскоре что-то произошло, улыбка исчезла, тело Скедони вздрогнуло, словно по нему пробежали конвульсии, и из груди вырвался тяжкий стон. Винченцо понял, что священник умирает.

Менее всего испуганным маркизу и Винченцо хотелось оставаться в камере умирающего, где уже началась суматоха. Лишь один отец Никола не тронулся с места, и злорадная ухмылка кривила его губы. Но удивленный Винченцо, глядя на него, увидел, как странно вдруг изменилось лицо монаха, словно он, глядя на агонию умирающего, решил повторить все то, что с тем происходило. Но это длилось лишь мгновение, и вот лицо его снова приобрело прежний угрюмый вид, судорога, сковавшая тело, прошла, и Никола обессиленно оперся о плечо стоявшего рядом офицера охраны. Похоже, торжество победы над врагом исчерпало все его силы. Мог ли он думать, что вскоре сам разделит судьбу своего заклятого врага?

Скедони умирал тяжело. Конвульсии то затихали, то снова возобновлялись. В перерывах между ними он лежал неподвижно, глаза его погасли, и казалось, он даже не осознает, где он. Но неожиданно к нему опять вернулось сознание, губы его зашевелились и, обведя камеру взглядом, словно ища кого-то, он невнятно что-то произнес, а затем повторил еще раз. Наконец удалось расслышать, что он произносит имя отца Николы. Тот, все еще опираясь на чье-то плечо, обернулся и был напуган горящим взглядом умирающего. На губах Скедони опять появилось подобие торжествующей улыбки. Его палец указывал на Николу. Монах застыл, словно пригвожденный, лицо его покрылось мертвенной бледностью. Он чувствовал, как силы оставляют его, тело пронизала дрожь, и он рухнул бы на пол, если б его не подхватили чьи-то руки. Из груди Скедони вырвался странный хриплый звук, не то стон, не то торжествующий крик, от которого все присутствующие в ужасе вздрогнули и попятились к двери. Остались неподвижными те, на чьих руках лежал бесчувственный Никола.