Итальянец - [150]

К удивлению Винченцо, Скедони самым решительным образом отрицал свою причастность к смерти синьоры Бианки. Более того, он даже не знал, что она умерла. Но это не убедило Винченцо, и он спросил, каким образом об этом узнал отец Никола и предупредил его не ходить на виллу.

Скедони на мгновение задумался.

— Полагаю, — сказал он, — это было всего лишь предупреждение не посещать виллу Алтиери. Всего лишь совет.

— Видимо, синьор, вы никогда не были влюблены! — горячо возразил юноша. — Иначе бы знали, сколь бесполезно давать такие советы влюбленным, особенно если это делает случайный незнакомец.

— Я полагал, — тихим голосом промолвил Скедони, — что совет постороннего окажет на вас большее воздействие, особенно если он дан в столь таинственной и необычной обстановке. На людей вашего склада это должно было произвести впечатление. Я решил воспользоваться этой особенностью вашего характера, вернее, вашей главной слабостью.

— Какой именно? — встревоженно воскликнул юноша и почувствовал, что краснеет.

— Излишней впечатлительностью, способной сделать вас рабом суеверий.

— Суеверий? И вы, монах, называете суеверия слабостью! — Винченцо был ошеломлен. — Где и когда я выдал себя перед вами в этом отношении?

— Разве вы забыли нашу беседу о призраках крепости Палуцци? — напомнил Скедони.

Винченцо поразил тон, каким это было сказано, и он с любопытством пристально посмотрел ему прямо в глаза и, медленно произнося слова, переспросил:

— Нет, я хорошо помню наш разговор, но не помню, чтобы я говорил вам что-то, что позволило вам прийти к такому странному заключению.

— Да, все, что вы говорили, было разумным, — согласился Скедони, — но ваша горячность, сила воображения выдали вас. А способно ли воображение прислушиваться к голосу разума или доверять фактам? Нет, оно не склонно ограничиваться скромными реалиями жизни, оно устремляется ввысь, жаждет простора, ждет чудес!

Краска снова залила лицо бедного юноши, который не мог не признать справедливости этих слов. Он был удивлен тем, что Скедони так точно угадал склад его ума, склонность к догадкам и преувеличениям вместо возвышенности и трезвого разума в оценке того случая, на который Скедони ссылался сейчас.

— В чем-то я согласен с вами, — вынужден был признать Винченцо. — Но я хочу поговорить о вещах менее абстрактных, к которым мои фантазии не имеют никакого отношения. Я говорю об окровавленной монашеской одежде, которую я нашел в подземелье крепости Палуцци. Чья она? Что случилось с тем, кому она принадлежала?

На лице Скедони появилось выражение полного недоумения.

— Какая одежда? — спросил он.

— Скорее всего, она принадлежала тому, кто умер насильственной смертью, — продолжал Винченцо, — и найдена мною там, где столь часто появлялся послушный вашей воле монах Никола.

Сказав это, Винченцо грозно взглянул на монаха. Глаза всех присутствующих в камере тоже были устремлены на него.

— Это была моя одежда, — спокойно ответил отец Никола.

— Ваша? В таком состоянии, вся в крови? — не верил своим ушам Винченцо.

— Моя, — твердо ответил монах. — А тому, что она в крови, я обязан вам. Кровь из раны, нанесенной пулей из вашего пистолета.

Винченцо возмутила эта явная ложь.

— У меня не было пистолета! — воскликнул он. — При мне была лишь шпага.

— Подождите, выслушайте дальше, — остановил его монах.

— Повторяю, у меня не было огнестрельного оружия.

— Обращаюсь к вам, отец Скедони. Вы можете подтвердить, что я был ранен из пистолета?

— Ты не можешь обращаться ко мне за подтверждением, — резко возразил Скедони. — Почему я должен спасать тебя от подозрений после того, как ты уготовил мне эту участь?

— Вашу участь вы сами уготовили себе своими злодеяниями, — парировал монах. — Я всего лишь выполнил свой долг. Что сделали и другие, например священник или Спалатро.

— Никогда не пожелал бы иметь на своей совести то, что сделали вы, — не выдержал Винченцо. — Вы предали своего друга да еще заставили меня помогать вам!

— Мы с вами обезвредили преступника, — не сдавался монах. — Он отнял жизнь у других и пусть поплатится за это собственной жизнью. Для успокоения вашей совести могу сообщить, что были и другие способы доказать, что он граф ди Бруно, помимо свидетельства священника Ансальдо, но я, когда просил вас, не знал еще об этом.

— Если бы вы сделали свое признание раньше, — заметил Винченцо, — к вам было бы больше доверия. Просто вы не хотите, чтобы я разгласил тайну вашего собственного преступления. Тот, кто убил, заслуживает такой же участи. Так кому принадлежало это окровавленное платье?

— Мне, повторяю вам! — воскликнул отец Никола. — Скедони может подтвердить, что на развалинах Палуцци я был ранен из пистолета.

— Это невозможно! У меня была лишь шпага.

— А у вашего спутника? — быстро спросил Никола. — Разве у него не было пистолета?

После минутного замешательства Винченцо вдруг вспомнил, что Паоло действительно имел при себе пистолет и даже выстрелил один раз куда-то в темноту, откуда, как им показалось, они услышали шаги.

— Однако мы не слышали ни крика, ни стона, — удивился он. — К тому же эту одежду я нашел далеко от места, где Паоло выстрелил. Человек с такой серьезной раной, судя по количеству крови на одежде, не смог бы сам без шума добраться до далекого подземелья, чтобы там снять ее и бросить.