Истребленные маршалы - [15]

Из рассказа Виктории Яновны как будто следует, что Блюхер приходил к Гамарнику совсем не для того, чтобы посоветоваться, и тем более не для того, чтобы узнать подробности дела Тухачевского. Похоже, что Ворошилов выбрал Василия Константиновича на роль своеобразного парламентера, призванного передать Яну Борисовичу ультиматум: или будешь судить участников «военно-фашистского заговора», или окажешься вместе с ними на скамье подсудимых. Вероятно, это было неслучайно. Есть основания подозревать, что былая дружба между Гамарником и Блюхером в последние годы дала трещину и Ян Борисович оказался причастен к попытке Тухачевского и его товарищей убрать Блюхера с Дальнего Востока.

Гамарник застрелился после того, как ему предложили быть членом суда над Тухачевским и его товарищами, суда с предрешенным смертным приговором. Начальник ГлавПУРа понимал, что отказ сделает его еще одним подсудимым на предстоящем процессе, и предпочел уйти из жизни добровольно, не запятнав себя ни участием в неправедном судилище, ни позором унизительных покаяний и расстрела у глухой стены в лубянском или лефортовском подземелье. Блюхеру же пришлось испить чашу унижений почти до самого дна.

С 1 по 4 июня 1937 года Василий Константинович присутствует на заседании Главного Военного Совета, где обсуждается вопрос о военно-фашистском заговоре в Красной Армии и назначаются члены Специального Судебного Присутствия для суда над заговорщиками. 2 июня с речью выступил Сталин. Он утверждал, что Тухачевский и его соратники собирались сместить Блюхера с поста командующего Особой Дальневосточной армии: «Они сообщают (своим германским хозяевам. — Б. С.), что у нас такие-то командные посты заняты, мы сами занимаем большие командные посты — я, Тухачевский, а вон, Уборевич, а здесь Якир. Требуют — а вот насчет Японии, Дальнего Востока как? И вот начинается кампания, очень серьезная кампания. Хотят Блюхера снять. И там же есть кандидатура. Ну, уж, конечно, Тухачевский. Если не он, так кого же. Почему снять? Агитацию ведет Гамарник, ведет Арониггам. Так они ловко ведут, что подняли почти все окружение Блюхера против него. Более того, они убедили руководящий состав военного центра, что надо снять. Почему, спрашивается, объясните, в чем дело? Вот он выпивает. Ну, хорошо. Ну, еще что? Вот он рано утром не встает, не ходит по войскам. Еще что? Устарел, новых методов работы не понимает. Ну, сегодня не понимает, завтра поймет, опыт старого бойца не пропадает. Посмотрите, ЦК встает перед фактом всякой гадости, которую говорят о Блюхере. Путна бомбардирует, Аронштам бомбардирует, нас в Москве бомбардирует Гамарник. Наконец, созываем совещание. Когда он приезжает, видимся с ним. Мужик как мужик, неплохой. Мы его не знаем, в чем тут дело? Даем ему произнести речь — великолепно. Проверяем его и таким порядком. Люди с мест сигнализировали, созываем совещание в зале ЦК.

Он, конечно, разумнее, опытнее, чем любой Тухачевский, чем любой Уборевич, который является паникером, и чем любой Якир, который в военном деле ничем не отличается. Была маленькая группа. Возьмем Котовского, он никогда ни армией, ни фронтом не командовал. Если люди не знают своего дела, мы их обругаем — подите к черту, у нас не монастырь. Поставьте людей на командные должности, которые не пьют и воевать не умеют, — нехорошо. Есть люди с 10-летним командующим опытом, действительно, из них сыплется песок, но их не снимают, наоборот, держат. Мы тогда Гамарника ругали, а Тухачевский его поддерживал. Это единственный случай сговоренности. Должно быть, немцы донесли, приняли все меры. Хотели поставить другого, но не выходит».

И сегодня нельзя с уверенностью сказать, что в этой довольно нескладной сталинской речи — правда, а что — ложь. Насчет доносов Гамарника на Блюхера Иосиф Виссарионович, возможно, присочинил. Ведь вдова маршала утверждала, что Ян Борисович и Василий Константинович были в хороших отношениях. Но, с другой стороны, дочь Гамарника настаивает на том, что именно Блюхер передал ее отцу ворошиловский ультиматум. Василий Константинович, в конце концов, мог и не посвящать жену в свои служебные дрязги, мог не рассказывать, что они с Гамарником поссорились. А вот с тем, что маршал, подобно Котовскому, никогда не командовал ни армией, ни фронтом, можно согласиться. И насчет блюхеровского пьянства слухи, вероятно, были не беспочвенны. Просто Сталин до поры до времени не считал это настолько существенным недостатком, чтобы снимать из-за этого с должности командующего ОКДВА. Вот и Конев в цитировавшемся выше разговоре с Симоновым утверждал, что Блюхер «последнее время вообще был в тяжелом моральном состоянии, сильно пил, опустился». Это суждение Ивана Степановича Константин Симонов в 70-е годы прокомментировал следующим образом: «Этот момент мне не кажется убедительным, потому что в той обстановке, которая создалась к тридцать восьмому году — ко времени хасанских событий, когда Блюхер чувствовал себя уже человеком с головой, положенной под топор, — трудно судить его за неудачное проведение операции. Это уже в значительной мере было результатом создавшейся атмосферы, а не только его руководства, хотя, может быть, оно и было неудачным, тут спорить не приходится. Да и опущенность, моральное состояние, пьянство — все это могло быть в значительной мере последствиями обстановки, создавшейся в армии и, в частности на Дальнем Востоке, вокруг самого Блюхера». Судя по выступлению Сталина, о пьянстве Блюхера было широко известно и в 37-м, причем еще до ареста Тухачевского и его товарищей. И до сих пор остается загадкой, предопределил ли уже тогда Иосиф Виссарионович судьбу Блюхера или все-таки основной причиной его опалы и ареста стал провал на Хасане.