Истощение времени - [54]

– С меня же шкуру сдерут…

– Дня четыре…

– Ты что!

Букварю стало жалко шофера, и он сказал:

– Метров через четыреста был еще брод.

Конечно, и там, наверное, Канзыба стала уже судоходной, и шофер должен был это понять, но он ухватился за соломинку.

– Кустов сказал мне, – уже в машине, уже на ходу объяснял шофер, – хоть вплавь, но доберись!

– Ну-ну, – сказал Букварь.

Ему стало смешно, когда он представил человека, пытающегося переплыть это летящее мутное море.

– Вчера двое на машинах хотели через Тубу… – начал шофер.

– У одного были пряники?

– Пряники… – сник шофер.

– Сворачивай.

Тот берег был низкий, и вода плескалась у самой дороги к взрывникам. Еще позавчера от этой дороги до берега надо было шагать и шагать.

– Понял? – спросил Букварь.

– Как же мне быть?..

– Ничем не могу помочь. Мне надо идти.

Букварь вспомнил о своей цели и о том, что ему еще нужно будет вернуться на Тринадцатый километр, где сидит Кешка со своим розовым полотенцем.

– Мне надо идти.

Он пошел по размытой дороге вверх, но шофер догнал его и снова схватил за рубчатый локоть.

– Постой! А как же я?

– Пошли ты к черту своего Кустова!

– Как же быть?..

– Через четыре дня.

– Дьяконов сегодня взорвет скалу. Или завтра…

Шофер медленно опустился на мокрый камень и застыл, сложив руки на коленях.

– Это все проектировщики, – пробормотал он, – это все проектировщики…

Букварь почувствовал, что этот ноющий человек, напуганный каким-то Кустовым, вызывает у него брезгливость.

– Слушай, брось ныть! Поезжай обратно и передай своему Кустову привет от Канзыбы. И от меня.

– …пришла телеграмма из Москвы. Отменить взрыв. Полотно пройдет ближе к Канзыбе…

– Как тебя зовут? – спросил Букварь.

– Николай…

…Николай сейчас сидит за столом. За зеленым щербатым столом. И все сидят за столом. И Ольга разливает горячие щи. А Николай смеется и подмигивает Ольге.

– Знаешь, пошли вы все к черту! И ты, и твой Кустов! У меня есть дело.

Он пошел, и снова шофер схватил его за мокрый рубчатый локоть.

– Телефонная связь нарушена с Дьяконовым…

«Значит, Зименко сидит сейчас у Дьяконова, – подумал Букварь. – Если бы встретить его и сказать ему: “Знаешь, есть у меня друг…”»

– Пойми, – сказал шофер, – я же не для себя. Не потому, что боюсь Кустова… Ты не думай. Но зачем взрывать скалу, а потом неделями снова возить аммонал, мучиться, чтобы взорвать другую…

– Это ни к чему, – сказал Букварь. – Только чем же я могу тебе помочь?

Шофер опять устало опустился на мокрый камень. Сказал глухо:

– Ничем.

– Знаешь что… – подумав, сказал Букварь.

Шофер поднял голову. Букварь расстегивал ватник, и черные кружочки пуговиц быстро выскакивали из прошитых петель. Букварь сказал:

– Подержи.

Шофер взял ватник и, глядя под ноги, думая о чем-то своем, пошел за Букварем. Они спускались по размытой гальке медленно, потому что Букварь не спешил, шел нарочито спокойно, словно нужно ему было еще раз проверить, какого цвета в Канзыбе вода. Без ватника было холодно, и по коже бежали мурашки. Букварь ступил в воду, ржавая вода стала бить по сапогам, злая, настойчивая, хотела испугать его, отбросить, свалить. Букварь подумал, что в сапогах у него ничего не получится.

Он отступил на несколько шагов и на гальке, перемешанной с потемневшим песком, стал стаскивать сапоги. Портянки были мокрые и черные, и Букварь удивился тому, что сапоги успели промокнуть. Канзыба шумела чуть-чуть потише, будто довольная, что он вышел из ее воды. Шофер стоял молча и вдруг очнулся.

– Ты чего?

– Ничего.

– Ты брось! Не надо! Это ты из-за меня…

– Почему из-за тебя? – обиделся Букварь. – Просто зачем на самом деле взрывать не ту скалу?

Он стоял, переступая с ноги на ногу, потому что камни леденили ему пятки. Он улыбался. Шофер был старше, но Букварь смотрел сейчас на него сверху вниз, как на ребенка, и улыбка у него получалась покровительственная. «Вот так же смотрит на меня Николай…»

– Нечего время тянуть, – нахмурился Букварь, – у меня еще есть дело.

– Погоди, – сказал шофер, – тогда возьми записку. От Кустова. Без нее нет смысла…

Букварь пошарил в ватнике, упрятал записку Кустова, отпечатанную на машинке, в хлорвиниловую обложку паспорта и засунул ее в карман ковбойки.

– Ну, ладно.

Опустив глаза, стараясь не глядеть на бесновавшееся перед ним ржавое море, он пошел к воде. Он не любил входить в холодную воду.

19

Букварь думал, что ему скорее нужно войти в воду, в мутную, быструю воду, и тогда станет тепло, и тогда не будет на длинных ногах мурашек. Во всяком случае, их уже не увидит шофер.

Ему никогда не приходилось стоять в ледяной воде. Он знал, что такое кипяток. Сейчас он стоял в кипятке. Он стиснул зубы и скрипел зубами. Он не шагал – он медленно передвигал ступни вперед, и кипяток хватал кожу все выше и выше. Он не чувствовал, что у него под ногами – камни или песок. Он чувствовал только ожоги. «Долго так будет жечь?» – подумал Букварь.

Он прошел еще один метр, и его сбило с ног.

Обожгло всего, но уже через мгновение Букварь не помнил об этом. Он ничего не помнил. Канзыба схватила его, закрутила, поволокла, била о что-то мягкое и твердое, совала в рот свою грязную воду. Ноги у Букваря тащились по дну. Он толкнул ногами убегавшее дно и, спружинив, вынырнул на поверхность.