"Как там у Гумилева?" – задумалась вдруг Кира, на мгновение выпадая из обсуждения животрепещущих вопросов гигиены.
Как ни странно, вспомнилось не новое, а старое, но стихи полковника хуже от этого не стали:
Как собака на цепи тяжелой,
Тявкает за лесом пулемет,
И жужжат шрапнели, словно пчелы,
Собирая ярко-красный мед[38]…
- Кира! – окликнул ее Яков, заметив, видно, "обращенный в себя взгляд" своей спутницы.
- Извини, - покачала она головой, - возвращаясь к "актуальным вопросам бытия", - всякая ересь в голову лезет. Наверное, уровень алкоголя в крови упал ниже положенного…
Удивительно, но Яков ее понял. Обнял коротко, притянув на мгновение к себе, поцеловал в волосы.
- Иди уж, философ! Все вопросы решены!
***
Ванная комната была огромной - размером со среднюю гостиную в тех домах, где Кире приходилось обычно бывать, - и оформлена с немыслимой роскошью: с росписями по высокому куполу потолка, огромной бронзовой ванной с посеребренными – а возможно, и серебряными – кранами, с венецианскими зеркалами в человеческий рост, мраморными наборными полами и рифлеными полуколоннами белого мрамора вдоль стен.
"Art nouveau[39], - усмехнулась Кира, рассматривая подробности. – И ведь не подделка какая-нибудь, прости господи… Наверняка, подлинник, конец прошлого века, и все такое!"
Плавные, текучие, асимметричные линии, волнообразные поверхности со стилизованными растительными орнаментами; изящество, доходящее до вычурности, но не переходящее незримой границы, за которой начинается отсутствие вкуса.
"Будь я проклята, если это не Шагал[40]! – "ужаснулась" Кира, рассмотрев витражи в двух округлых окнах, напоминающих своей формой восьмерки. - А это стало быть Гауди[41]", - остановила она взгляд на массивных полу-креслах и приземистом столике между ними.
Резное полированное дерево темно-коричневых тонов и безумный дизайн мягких линий.
Очень красиво, необычно и волнующе притягательно, и все-таки главным здесь и сейчас, - во всяком случае, для штабс-капитана Амелиной, - было то, что трубы в этой ванной комнате демонстрировали пристойный напор, и горячей воды оказалось сколько душе угодно. Выбор туалетных принадлежностей, шампуней и мыла был, правда, небогат, - это как раз и являлось наряду с банным халатом одним из пунктов обсуждения накоротке, - но Кира и о такой роскоши забыла мечтать. При ее-то скромных потребностях и того, что нашлось, оказалось в избыток.
По-хорошему, следовало бы напустить в ванну воды и залечь с папироской и бокалом шампанского – ведь должно же быть во дворце Курбских пристойное шампанское? – лежать в ароматной пене, пуская кольца табачного дыма, и грезить наяву про то, как хорошо было прошедшей ночью, и как здорово будет, когда это повториться нынешней. А про "тандерболты" и прочие "нортропы" с "бостонами", хотелось хоть ненадолго забыть. Стереть их из памяти, что б не мешали быть женщиной, потому как, ну какая из комэска фемина? Анатомически, бесспорно, но вот по существу – это вряд ли.
Подумав над этим, Кира решила, что никуда не торопится, даже, как ни странно, в постель. Бог с ними, с "пирогами"! А поспешность хороша только при ловле блох. Остановившись на этом пункте, Кира отвернула краны, пустив в медную ванну, изящных очертаний, тугую струю горячей воды, и наконец разделась, аккуратно сложив военную форму на одном из полу-кресел. Мундир ей еще пригодится, хотя, по-видимому, не сегодня и не завтра, а тогда, когда сказка подойдет к концу, и "золушка" вернется из волшебной страны к будням родных имперских ВВС.
- Полежи пока здесь, - сказала она вслух, - подожди.
В неспешном времяпрепровождении наедине с самим собой есть своя прелесть. Делаешь что хочешь, блажишь, как в голову придет. Кира подошла к разожженному камину, постояла секунду, с наслаждением впитывая обнаженной кожей тепло живого огня. Потом взяла с полки оставленную для нее пачку папирос, закурила неторопливо и, мазнув взглядом по вешалке, где ее дожидался великолепный банный халат – мужской за неимением в доме женской одежды, - подошла к ванной. Над горячей водой поднимался пар.
"Соблазн велик, - подумала она, пыхнув папиросой. -Всего пять минут…"
- Или десять, - сказала вслух, привыкая к идее.
Усмехнулась своим собственным словам и потянулась к графинчику, приготовленному заботливой рукой на столике, вплотную придвинутом к ванне. Там в необязательном порядке расположились хрустальная пепельница, графин с коньяком, - до шампанского никто почему-то не додумался, - высокая рюмка, еще одна пачка папирос и коробок спичек.
"Богато жить не запретишь!"
Кира налила себе коньяку, выпила и, вполне прочувствовав аромат и вкус благородного напитка, наполнила рюмку по новой и подошла к зеркалу.
- Твое здоровье, комэск! – отсалютовала она себе рюмкой и, выпив коньяк, посмотрела своему отражению в глаза.
Глаза у Киры были синие. Сейчас, в свете не слишком яркой электрической лампы, они казались темнее, прямо-таки кобальтовые или еще как. Большие, классического разреза, когда уголки глаз расположены на одной линии.О том, что они красивые, Кира знала с детства. Девчонки в классе завидовали, Борис, было дело, восхищался, да она это и сама прекрасно понимала. Что называется, видела своими глазами.
