История знаменитых цитат - [27]
Волшебное слово
Рассказ Валентины Осеевой «Волшебное слово», опубликованный в 1944 году, сразу попал в школьные хрестоматии. Начинался он так:
Маленький старичок с длинной седой бородой сидел на скамейке и зонтиком чертил что-то на песке.
– Подвиньтесь, – сказал ему Павлик и присел на край.
Старичок, как бы не замечая столь невежливого обращения, завязывает с Павликом разговор. И оказывается, что тот уже готов от обиды убежать из дому: о чем бы и кого бы он ни просил, он получает отказ.
Старик разгладил длинную бороду:
– Я хочу тебе помочь. Есть такое волшебное слово…
Павлик раскрыл рот.
– Я скажу тебе это слово. Но помни: говорить его надо тихим голосом, глядя прямо в глаза тому, с кем говоришь. Помни – тихим голосом, глядя прямо в глаза…
И шепчет это слово Павлику на ухо.
Легко догадаться, что слово это «пожалуйста» и что эффективность его стопроцентна. «Волшебник! Волшебник!» – повторяет про себя Павлик, вспоминая старика. А вот и финал:
Павлик выскочил из-за стола и побежал на улицу. Но в сквере уже не было старика. Скамейка была пуста, и только на песке остались начерченные зонтиком непонятные знаки.
Именно зачин и финал превращают назидательную историю почти что в волшебную сказку.
Будь маленькие читатели Осеевой знакомы с Евангелием от Иоанна, они бы заметили в зачине и финале рассказа отголосок вовсе не детской притчи о блуднице (где Иисус произносит тоже в некотором роде волшебное слово):
…Иисус, наклонившись низко, писал перстом на земле, не обращая на них внимания.
Когда же продолжали спрашивать Его, Он, восклонившись, сказал им: кто из вас без греха, первый брось в нее камень.
И опять наклонившись низко, писал на земле.
Они же, услышав то и будучи обличаемы совестью, стали уходить, один за другим…
Сходство будет еще больше, если вспомнить, что в пересказах притчи Иисус «чертит на песке», а не «пишет на земле».
Во французской детской литературе волшебное слово «пожалуйста» (un mot magique «s’il vous plaît») существовало уже в 1870-е годы. В 1893 году вышла в свет книжечка «Маленькое волшебное слово», где волшебное слово – «Простите» («Je le regrette»). За 10 лет книжечка разошлась тиражом в 300 тыс. экз.
В англоязычных странах волшебное слово «пожалуйста» (magic word «Please») появилось не позднее начала XX века. Другими волшебными словами были «Спасибо» и «Извините».
В 1911 году в Бостоне вышла книжка Жозефины Скрибнер-Гейтс «Томми-сладкоежка и Голубая Девочка». Здесь рассказывалось о приключениях куклы, которая сбежала от своего владельца в леса и узнала волшебное слово «пожалуйста» от птиц, кроликов и бурундуков. Книжка имела немалый успех.
Свое слово сказали и американские шутники:
– Передай-ка мне соль.
– А волшебное слово?
– Немедленно!
В советской педагогике до середины 1930-х годов волшебные слова, как и волшебные сказки, подлежали искоренению. К тому времени советские дети, и то очень немногие, знали лишь одно «настоящее» волшебное слово: «Сезам, откройся».
Второе сказочное волшебное слово появилось в 1938 году, в пьесе Евгения Шварца «Снежная королева». Это заклинание Сказочника «Крибле-крабле-бумс», которого нет у Ганса Христиана Андерсена.
Все детское население страны услышало это слово в середине 1950-х годов, когда на радио зазвучали радиоспектакли по сказкам Андерсена в инсценировке Сергея Богомазова. Начинались они со вступления Сказочника, который неизменно произносил: «Крибле-крабле-бумс». Сказочником был незабываемый Николай Литвинов, главный волшебник советского радиотеатра.
Не менее знаменитое волшебное слово «Трах-тиби-дох-тиби-дох» появилось в радиоспектакле «Старик Хоттабыч» (1958), где Хоттабычем был все тот же Николай Литвинов, а автором инсценировки – Сергей Богомазов. Этого заклинания нет ни в повести Лазаря Лагина «Старик Хоттабыч» (1938; 2-я редакция: 1956), ни в ее киноэкранизации (1956, сценарий Лагина). Богомазов, вероятно, придумал его сам.
В 1981 году вошло в обиход еще одно волшебное слово – заклинание «мутабор» из мультфильма «Халиф-аист», позволявшее герою превращаться из человека в животное и обратно. Мультфильм был экранизацией сказки немецкого писателя Вильгельма Гауфа «История о Халифе-аисте» (1826).
Во времена Гауфа немецкие школьники учили латынь и, если они были примерными школьниками, понимали значение слова «Mutabor»: «Я буду превращен». Знали они и то, что в латыни ударение на последнем слоге практически не встречается и слово это произносится как «мута́бор».
Наш читатель едва ли мог опознать латынь в написанном кириллицей слове «мутабор». Поэтому Иннокентий Смоктуновский, который озвучил мультфильм, произносил заклинание с ударением на последнем слоге: «мутабо́р», по аналогии с хорошо знакомыми нам словами «матадор», «лабрадор» и т. д. Так оно произносится и поныне.
Воруют!
«Воруют!» – один из немногих примеров, когда крылатое выражение состоит из одного слова. По краткости оно уступает только завету Козьмы Пруткова «Бди!».
Одна из популярных версий его появления изложена (заведомо несерьезно) в повести Довлатова «Чемодан» (1991):
«Двести лет назад историк Карамзин побывал во Франции. Русские эмигранты спросили его:
Книга Михаэля фон Альбрехта появилась из академических лекций и курсов для преподавателей. Тексты, которым она посвящена, относятся к четырем столетиям — от превращения Рима в мировую державу в борьбе с Карфагеном до позднего расцвета под властью Антонинов. Пространственные рамки не менее широки — не столько даже столица, сколько Италия, Галлия, Испания, Африка. Многообразны и жанры: от дидактики через ораторскую прозу и историографию, через записки, философский диалог — к художественному письму и роману.
«Наука, несмотря на свою молодость, уже изменила наш мир: она спасла более миллиарда человек от голода и смертельных болезней, освободила миллионы от оков неведения и предрассудков и способствовала демократической революции, которая принесла политические свободы трети человечества. И это только начало. Научный подход к пониманию природы и нашего места в ней — этот обманчиво простой процесс системной проверки своих гипотез экспериментами — открыл нам бесконечные горизонты для исследований. Нет предела знаниям и могуществу, которого мы, к счастью или несчастью, можем достичь. И все же мало кто понимает науку, а многие боятся ее невероятной силы.
Научное издание, созданное словенскими и российскими авторами, знакомит читателя с историей словенской литературы от зарождения письменности до начала XX в. Это первое в отечественной славистике издание, в котором литература Словении представлена как самостоятельный объект анализа. В книге показан путь развития словенской литературы с учетом ее типологических связей с западноевропейскими и славянскими литературами и культурами, представлены важнейшие этапы литературной эволюции: периоды Реформации, Барокко, Нового времени, раскрыты особенности проявления на словенской почве романтизма, реализма, модерна, натурализма, показана динамика синхронизации словенской литературы с общеевропейским литературным движением.
«Сказание» афонского инока Парфения о своих странствиях по Востоку и России оставило глубокий след в русской художественной культуре благодаря не только резко выделявшемуся на общем фоне лексико-семантическому своеобразию повествования, но и облагораживающему воздействию на души читателей, в особенности интеллигенции. Аполлон Григорьев утверждал, что «вся серьезно читающая Русь, от мала до велика, прочла ее, эту гениальную, талантливую и вместе простую книгу, — не мало может быть нравственных переворотов, но, уж, во всяком случае, не мало нравственных потрясений совершила она, эта простая, беспритязательная, вовсе ни на что не бившая исповедь глубокой внутренней жизни».В настоящем исследовании впервые сделана попытка выявить и проанализировать масштаб воздействия, которое оказало «Сказание» на русскую литературу и русскую духовную культуру второй половины XIX в.
Появлению статьи 1845 г. предшествовала краткая заметка В.Г. Белинского в отделе библиографии кн. 8 «Отечественных записок» о выходе т. III издания. В ней между прочим говорилось: «Какая книга! Толстая, увесистая, с портретами, с картинками, пятнадцать стихотворений, восемь статей в прозе, огромная драма в стихах! О такой книге – или надо говорить все, или не надо ничего говорить». Далее давалась следующая ироническая характеристика тома: «Эта книга так наивно, так добродушно, сама того не зная, выражает собою русскую литературу, впрочем не совсем современную, а особливо русскую книжную торговлю».
Приведено по изданию: Родина № 5, 1989, C.42–44.