История знаменитых цитат - [26]
Нетрудно заметить, что все эти триединства принадлежат мужчинам. За женщин высказалась Новелла Матвеева в сонете «Мы только женщины…» (1966):
Власть лежит на улице
«Революционеры не делают революций! Революционеры – это те, кто знает, когда власть лежит на улице и можно поднять ее», – писала Ханна Арендт, немецко-американский философ и политолог, в книге «Кризис республики» (1972).
В такой форме это выражение получило распространение в России с 1917 года. Нередко оно приписывается Ленину. Однако Ленин, хотя и подобрал бесхозную власть, выражением этим не пользовался. Зато к нему неоднократно прибегали эсеры. 26 мая 1917 года на III съезде эсеров Илья Коварский говорил:
– …Политическая власть валяется буквально на улице и рабочий класс приходит и берет ее в свои руки (…).
А лидер эсеров Виктор Чернов вспоминал: «Очень часто даже от министров [Временного правительства] приходилось слышать: “если власть не валяется на улице, то она будет валяться, что всякий, кому не лень, может нагнуться и эту власть подобрать и ею овладеть”» (статья «Предпоследние ошибки», 1918).
Это выражение восходит к французскому политическому языку.
В декабре 1804 года Бонапарт возложил на себя императорскую корону. Наследственные монархи объявили его узурпатором, однако сам он считал иначе:
– Я нашел корону Франции на земле и поднял ее.
Так передает слова нового императора мадам де Сталь в «Размышлениях о Французской революции» (опубл. посмертно в 1818 г.).
Г-жа Клэр де Ремюза в своих «Мемуарах» (опубл. в 1880 г.) дополняет эту фразу:
– …и поднял ее острием своей шпаги.
В беседе с Арманом де Коленкуром в 1812 году Наполеон говорил:
– Я поднял корону Франции, которая валялась брошенной в луже (dans le ruisseau).
(Этот фрагмент «Мемуаров» Коленкура был опубликован в 1928 г.)
В изгнании, на о-ве Св. Елены, Наполеон повторял: «Я не узурпировал корону: я поднял ее из сточной канавы (le riseau)» (запись Э. Лас Казеса 14–18 сентября 1815 г.).
В середине XIX века во французской печати появился оборот «подобрать власть на улице» (ramasser le pouvoir dans la rue); в частности, так писали по поводу Февральской революции 1848 года в Париже.
Еще раньше, 12 января 1848 года, началась революция в Неаполитанском королевстве; власть перешла в руки Временного правительства. 14 января во французской Палате пэров выступил граф Шарль де Монталамбер – писатель, член Французской академии и ревностный католик. Он заявил:
– Необходимо, чтобы сторонники прогресса в Италии наконец целиком и полностью размежевались со сторонниками беспорядка; ради чести Италии необходимо, чтобы правительство перестало находиться на улице (d’être dans la rue), а иначе знаете ли вы, куда оно движется в атмосфере, царящей на улицах? Оно совершенно естественно переходит в казармы, и не обязательно в национальные, но гораздо чаще – в иностранные казармы.
Родион Раскольников, русский студент 1860-х годов, восклицал:
– Власть дается только тому, кто посмеет наклониться и взять ее. Тут одно только, одно: стоит только посметь! («Преступление и наказание», 1866).
Раскольников, как известно, равнялся на Наполеона:
– Я хотел Наполеоном сделаться, оттого и убил.
В 1888 году наполеоновской метафорой воспользовался Фридрих Энгельс в своем знаменитом прогнозе хода будущей мировой войны. В предисловии к брошюре С. Боркхейма «На память ура-патриотам 1806–1807 годов» он предсказывал «крах старых государств и их рутинной государственной мудрости, – крах такой, что короны дюжинами валяются по мостовым и не находится никого, чтобы поднимать эти короны». Энгельс, можно сказать, перекидывал мостик от 1800-х годов к 1917-му и 1918-му.
Но и метафора Наполеона принадлежит ему лишь отчасти. В поисках ее истоков мы (как это часто бывает) приходим к античности.
Полководец Александра Македонского Селевк, который в 321 году до н. э. стал царем Сирии, согласно Плутарху, говорил, что, если бы люди знали, сколь хлопотно дело правления, «никто бы не стал поднимать диадему [т. е. царский венец], валяющуюся на земле» («Стоит ли старцу заниматься государственными делами», 11).
В XIX веке власть не раз и не два лежала на улицах Парижа – в июле 1830-го, в феврале и июне 1848-го, осенью 1870-го. Последний раз это случилось – так, во всяком случае, казалось участникам событий, – в 1968 году, когда парижская «Фигаро» от 15 мая вышла под шапкой «ВЛАСТЬ ЛЕЖИТ НА УЛИЦЕ».
В 1991 году власть валялась на улицах Москвы. Девять лет спустя Юрий Шевчук написал песню «Мама, это рок-н-ролл», в которой не без ностальгии вспоминал:
В 2004 и 2014 годах власть лежала на улицах Киева, в 2011-м – на улицах Каира. Но, как заметил Станислав Ежи Лец, «если власть лежит на улице, стоит поинтересоваться, в каком она состоянии» («Непричесанные мысли, записанные в блокнотах и на салфетках…», 1996).
Книга Михаэля фон Альбрехта появилась из академических лекций и курсов для преподавателей. Тексты, которым она посвящена, относятся к четырем столетиям — от превращения Рима в мировую державу в борьбе с Карфагеном до позднего расцвета под властью Антонинов. Пространственные рамки не менее широки — не столько даже столица, сколько Италия, Галлия, Испания, Африка. Многообразны и жанры: от дидактики через ораторскую прозу и историографию, через записки, философский диалог — к художественному письму и роману.
«Наука, несмотря на свою молодость, уже изменила наш мир: она спасла более миллиарда человек от голода и смертельных болезней, освободила миллионы от оков неведения и предрассудков и способствовала демократической революции, которая принесла политические свободы трети человечества. И это только начало. Научный подход к пониманию природы и нашего места в ней — этот обманчиво простой процесс системной проверки своих гипотез экспериментами — открыл нам бесконечные горизонты для исследований. Нет предела знаниям и могуществу, которого мы, к счастью или несчастью, можем достичь. И все же мало кто понимает науку, а многие боятся ее невероятной силы.
Научное издание, созданное словенскими и российскими авторами, знакомит читателя с историей словенской литературы от зарождения письменности до начала XX в. Это первое в отечественной славистике издание, в котором литература Словении представлена как самостоятельный объект анализа. В книге показан путь развития словенской литературы с учетом ее типологических связей с западноевропейскими и славянскими литературами и культурами, представлены важнейшие этапы литературной эволюции: периоды Реформации, Барокко, Нового времени, раскрыты особенности проявления на словенской почве романтизма, реализма, модерна, натурализма, показана динамика синхронизации словенской литературы с общеевропейским литературным движением.
«Сказание» афонского инока Парфения о своих странствиях по Востоку и России оставило глубокий след в русской художественной культуре благодаря не только резко выделявшемуся на общем фоне лексико-семантическому своеобразию повествования, но и облагораживающему воздействию на души читателей, в особенности интеллигенции. Аполлон Григорьев утверждал, что «вся серьезно читающая Русь, от мала до велика, прочла ее, эту гениальную, талантливую и вместе простую книгу, — не мало может быть нравственных переворотов, но, уж, во всяком случае, не мало нравственных потрясений совершила она, эта простая, беспритязательная, вовсе ни на что не бившая исповедь глубокой внутренней жизни».В настоящем исследовании впервые сделана попытка выявить и проанализировать масштаб воздействия, которое оказало «Сказание» на русскую литературу и русскую духовную культуру второй половины XIX в.
Появлению статьи 1845 г. предшествовала краткая заметка В.Г. Белинского в отделе библиографии кн. 8 «Отечественных записок» о выходе т. III издания. В ней между прочим говорилось: «Какая книга! Толстая, увесистая, с портретами, с картинками, пятнадцать стихотворений, восемь статей в прозе, огромная драма в стихах! О такой книге – или надо говорить все, или не надо ничего говорить». Далее давалась следующая ироническая характеристика тома: «Эта книга так наивно, так добродушно, сама того не зная, выражает собою русскую литературу, впрочем не совсем современную, а особливо русскую книжную торговлю».
Приведено по изданию: Родина № 5, 1989, C.42–44.