История жизни, история души. Том 1 - [139]

так на глазах, хоть времена и изменились, но всё же не настолько, чтобы я чувствовала себя абсолютно спокойно в московских гостях. М. б. хоть несколько дней так, а ещё несколько — иначе, понемногу могу гостить и у Т.С.¹, к<отор>ая теперь живёт в вашем же переулке, и у Дины. Хотелось бы узнать насчет временной прописки, м. б. это сейчас легко и просто, тогда — я бы прописалась недели на 2 по любому адресу и была бы спокойна. Писала ли я Вам о том, что Эрен-бург обещал помочь с пособием (ежемесячным) от Литфонда для Аси? Хоть бы Литфонд не отказал! Тогда я была бы за неё, (материально) спокойна, кто ей помогает, продолжал бы помогать, а кроме того, у неё был бы какой-то постоянный прожиточный минимум, а это ужасно важно.

Как подумаешь - и все мысли в одно упираются, в реабилитацию. Тогда всё было бы несказанно легче и проще. А как представишь себе отъезд отсюда в полнейшую неизвестность, нигде ни квартиры, ни работы, ничего надежного - и руки опускаются. Сил-то мало, сколько раз можно всё начинать сначала, бороться всё с теми же нелепостями? Все, кроме Вас и Бориса, ругают меня за мою отпускную затею, — справедливо в отношении бесхозяйственного расходования денег, которых всегда слишком мало, и несправедливо во всех прочих отношениях, но я уверила себя, что делаю правильно. Весной уедешь куда-нб. опять к чёрту на рога, опять впряжешься в какую-нб. нудную работёнку и так ещё долго ни с кем не увидишься. Трудно всё это.

Целую вас крепко и люблю.

Ваша Аля

P.S. Дина писала мне об афишах Митиных и Ваших в Москве — хочет пойти послушать. Как его здоровье, совсем ли поправился? Дай Бог всем здоровья!

Зиночка дорогая, какие дивные апельсинные корки, а в одной коробочке с земляничной примесью! Спасибо, родная! Целуем обе.

’ У Т.С. Сикорской.

Е.Я. Эфрон и З.М. Ширкевич¹

30 ноября 1954

Дорогие мои Лиленька и Зина! Пишу вам, чтобы успокоить насчёт дальнейшего моего путешествия — в одном купе со мной оказался чудесный попутчик, к<отор>ый сходит в Красноярске и дальше

летит до Норильска, т. ч. нам и с вокзала и до аэродрома — по дороге. Это очень удачно, один будет доставать машину, другой сторожить вещи и т. д. Так что не тревожьтесь, всё будет в порядке.

Будьте все здоровы, мои дорогие. Пишите хоть по чуть-чуточке, чтобы эта тёплая ниточка не прерывалась и не переходила в «гольное воображение». Очень вас всех люблю.

Ваша Аля

Еду очень хорошо, чудесный вагон, хорошие спутники и обслуга, только вот направление...

Привет всем квартирным, с кем не успела попрощаться.

Спасибо вам бесконечное за всё, мои родные. Я впервые за все эти годы чувствую себя по-настоящему отдохнувшей, проветрившейся, как будто бы все окна моей души раскрылись жизни навстречу (а не только окно вашей комнаты). Всё это не поддается словам и всё вы отлично знаете и понимаете, недаром родные. Особым, действительно огромным счастьем был для меня «Дом с мезонином»⁷²⁷³ - дом души моей. Спасибо Мите. «Не прошло и трёхсот лет», как до меня, до самых недр и глубин дошло ваше величайшее искусство, которое я раньше воспринимала немного внешне, снаружи, как-то только эмоционально. А теперь самым сердцем, как настоящую любовь.

Ем беспрерывно и не знаю, как выйду из этого положения!

По приезде телеграфирую.

Зинуша, солнышко моё, так нежданно появившаяся на вокзале, спасибо!

Целую вас всех горячо и нежно. Очень всё же грустно расставаться.

Б.Л. Пастернаку

Туруханск, 10 января 1955

Дорогой Борис! Как видишь, я вдоволь наговорилась с тобой мысленно, прежде чем принялась за письмо. Туруханск вновь принял меня в свои медвежьи объятья, по-прежнему не оставляя времени ни на что, кроме работы. А её за моё отсутствие накопилось столько, что я, разленившись во время отпуска, никак не могу её осилить и по-настоящему войти в колею. Находившись, наездившись и налетавшись по большим дорогам, все не привыкаю к туруханской узкоколейке, спотыкаюсь на тропках, проваливаюсь в сугробы, работаю на ошупь, думая о другом. А мысли мои, как и все бабьи мысли, идут ниоткуда и ведут в никуда, что и является основным моим несчастьем. Таким образом всю жизнь я делаю всякие нелепые веши, которые осмысливаю лишь спустя, и постфактум подвожу под них фундаменты оправданий.

Дорогой друг мой, я бесконечно счастлива, что побывала в Москве и вновь встретилась с тобой. Мы видимся очень редко, между нашими встречами такие события и расстояния, что история их вмещает с трудом. А мы — сколько же мы вмещаем, сколько же у нас отнято и сколько нам дано! Из последних твоих, мне известных стихов, пожалуй, самое моё любимое - это Гамлет, где жизнь прожить не поле перейти. А из наших встреч - каждая - самая любимая. И тогда, когда ты так патетически грустил в гостинице¹ (я как сейчас помню эту комнату — слева окно, возле окна - восьмиспальная кровать, справа -неизбежный мраморный камин, на нём — стопка неразрезанных книг издания NRF²; а сверху - апельсины. На кровати (по диагонали) ты, в одном углу я хлопаю глазами, а в другом - круглый медный Лахути. Ему жарко и он босиком). И тогда, когда мы с тобой сидели в скверике против Жургаза, вскоре после отъезда Вс<еволода>. Эм<илье-