История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 9 - [41]

Поразмышляв добрые четверть часа, я ответил ему, не глядя на девицу, что его положение вызывает у меня сочувствие, но я не знаю, что здесь поделать, так как предвижу, что могут возникнуть нежелательные неудобства.

– Вы полагаете быть может, месье, что я не смогу выдержать весь путь на почтовой лошади, но я уверяю вас, что вы ошибаетесь.

– Лошадь может засбоить. С вами может что-нибудь случиться, уж не знаю… Может быть, нужно будет, чтобы я остановился, не дожидаясь вас, а я тороплюсь. Если вы не считаете эти соображения важными, ну что ж, я так думаю.

– Увы, месье, пойдем на этот риск.

– Есть еще и другое, о чем я не хотел вам говорить. Наконец, я не могу.

– Увы! Месье, – говорит мне девица тоном, способным разжалобить камень, – не заставьте меня ехать на империале дилижанса; сама мысль об этом заставляет меня трепетать; даже привязанная, я боюсь, боюсь до смерти, помимо того стыда, что я испытываю, может быть, по глупости; но мыслить по другому я не могу. Я умоляю вас оказать мне эту милость; я сяду у вас в ногах и доставлю вам не больше беспокойства, чем доставила бы собака.

– Это слишком. Вы не знаете меня, мадемуазель, я принципиально не жесток и не невежлив с вашим полом, мое сопротивление заставляет вас предполагать обратное, но это не так. У меня хватает самолюбия, чтобы не допустить, чтобы вы так думали. Наем почтовой коляски стоит шесть луи. Вот они. Прошу вас, месье, принять их. Завтра утром я отложу мой отъезд на час или два, если нужно, чтобы убедиться, что вы наняли коляску, и вот вам еще четыре луи на еще одну лошадь, потому что вам потребуются три лошади. К тому же, вам не нужно будет тратиться, заняв два места в дилижансе.

– Месье, я преклоняюсь перед вашей добропорядочностью, и ваше великодушие бросает мою душу к вашим ногам, но я не приму дар, который вы мне предлагаете. Я его недостоин. Адель, пойдем. Извините, месье, что мы отняли полчаса.

– Подождите немного, дорогой отец.

Адель просила его подождать, потому что ее душили слезы. Эта картина ввела меня в исступление, потому что эта плачущая девушка, на которую я теперь смотрел со все большим интересом, встретилась со мной глазами и произвела в моей душе столь сильное волнение, что я уже не владел собой.

– Успокойтесь, мое сердечко, – говорю я ей, – я уступаю, потому что иначе я не смогу заснуть; но я требую одну вещь, – говорю я ее отцу. Вам придется ехать сзади моей коляски.

– Охотно, месье; я думал, что там будет ехать ваш слуга.

– Нет, он поедет верхом. Ну вот, все и устроилось. Идите спать и будьте готовы к шести часам.

– Месье, я, тем не менее, оплачу лошадь.

– Вы ничего не будете платить, потому что меня это бесчестит, и прошу вас на этом не настаивать, потому что, как вы мне сказали, вы бедны, а я, скажу я вам, богат, так что не вздумайте унижаться.

– Месье, я уступаю, но я всегда оплачиваю лошадь для моей дочери.

– Еще того пуще; вы меня смешите. Давайте не торговаться, прошу вас, и пойдемте все спать. Я доставлю вас обоих в Париж, так, что вам это не будет стоить ни су, и затем мы раскланяемся. Будет только так и никак иначе. Смотрите, Адель смеется, и это мне нравится.

– Это душа моя радуется, избавившись от страха империала.

– Я действительно жду этого и надеюсь, что вы не станете плакать в моей коляске, потому что я ненавижу грусть. Прощайте.

Я отправился спать, положившись на судьбу. Я видел, что мне не удастся избежать чар этой новой красотки, и заранее настроился сопротивляться любым попыткам продолжить игру за пределами двух дней. Эта Адель была красива, с голубыми глазами красивого разреза, кожей цвета лилий и роз, преодолевшая уже возраст отрочества, роста, который обещал еще увеличиться в следующем году. Я лег, поблагодарив моего Гения, доброго или злого, который не пожелал, чтобы я скучал в этом коротком путешествии. Назавтра, в пять часов, отец Адели пришел в мою комнату спросить, все ли мне равно, поедем ли мы дорогой через Бурбонэ или через Бургундию.

– Та или другая – мне все равно, если у вас есть какое-то дело по одной из этих дорог.

– Да, месье, я мог бы добыть немного денег в Невере.

– Значит, поедем через Бурбонэ.

Полчаса спустя просто, но удобно одетая, девушка вошла в мою комнату, пожелала мне доброго утра с довольным видом, говоря, что ее отец взял на себя смелость поместить позади моей коляски маленький чемодан с их вещами, и, видя, что я занимаюсь укладыванием пакетов, спросила, не может ли мне чем-то помочь. Я сказал, что нет, предложил ей сесть, заметил, что у нее слишком робкий и покорный вид, что мне не понравилось; я сказал ей об этом с нежностью и предложил выпить кофе.

Когда я был готов уже спуститься, пришел человек сказать, что фонари не держатся на рессорах, и что я наверняка потеряю подсвечники, если не прикажу их приспособить, что займет по меньшей мере час. Я ругаюсь, зову Клермонта, чтобы его отругать, но Клермонт говорит, что ламповщик осматривал сам фонари и ему ничего не сказал, желая, видимо, по-быстрому получить денег за их срочный ремонт. Это было очевидно, я знал такую уловку. Я вызываю этого мошенника, тот отвечает мне слишком по-французски, я бью его ногой в живот, с пистолетом в руке. Он уходит, ругаясь, на шум появляется хозяин, все говорят, что я прав, но мне придется, тем не менее, потерять час, потому что луна не светит и фонари мне нужны. Скорее за другим ламповщиком. Он приходит, он смотрит, он смеется, так как мошенничество другого очевидно, и берется приладить другие рессоры, но на это ему нужно два часа.