История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 7 - [16]
Только после этого ужина, согласно истине, что в бутылке, я заявил, что их сдержанность нелепа, после того, как они все трое оказали мне свою милость. При этой новости они с удивлением и возмущением переглянулись, что должно было им показать мое якобы бесстыдство, но я не оставил им времени собраться со духом, для того, чтобы утверждать, что мое заявление клеветническое. Манон первая призналась и поддалась моим призывам, и две другие, в свою очередь, также приняли это мудрое решение. После четырех-пяти часов, проведенных с большой живостью, природа потребовала предаться сну. Утром я хотел сделать им подарки, но они сказали, что предпочитают, чтобы я заказал им перчатки, оплатив их авансом. Я заказал на тридцать луи перчаток, которые, впрочем, так никогда и не озаботился получить. Я выехал в семь часов, провожаемый всем смеющимся и плачущим домом. Я заснул на судне, и меня разбудили только в Авиньоне, где отвели в гостиницу «Сен-Гомер» и где я заказал ужин у себя в комнате, невзирая на красоты, которые мне расписал Ледюк, насчет ужинающих у табльдота.
Лишь на следующий день мне пришла охота туда явиться. Мой испанец сказал, что очаровательная красотка живет со своим мужем в комнате, соседней с нашей. Он принес мне также афишу, которая анонсировала итальянскую комедию, представляемую артистами из парижской труппы, в которой будет петь и танцевать м-ль Астроди; я радостно вскрикнул. Как это очаровательная Астроди, известная негодяйка, могла оказаться в Авиньоне? Увидев меня, она будет немало удивлена.
У табльдота я нашел восемнадцать-двадцать человек, все по виду комильфо, и стол, настолько хорошо сервированный, что мне показалось невозможным, чтобы он стоил всего сорок су; но красивая иностранка, приковывающая к себе внимание всего стола, также заинтересовала меня в высшей степени. Иностранка, очень молодая, совершенная красотка, не говорящая ни слова, смотрящая только в свою тарелку, – могла ли она оставить кого-либо из сотрапезников равнодушным? Когда к ней обращались, она отвечала односложно, лишь скользя взглядом своих больших голубых глаз по лицу говорящего. У нее был муж, сидящий на другом конце стола, который болтал и пересмеивался направо и налево, довольно молодой, с лицом отталкивающим, плотоядным и рябым, с манерами челядинца. Уверенный, что подобный человек не приучен отказываться, я направил ему бокал шампанского, и он осушил его за мое здоровье. Я спросил его, могу ли я предложить то же самое и мадам и, разразившись смехом, он предложил мне самому обратиться к ней. Она ответила мне, слегка наклонив голову, что совсем не пьет. При появлении десерта она вернулась в свою комнату, и муж последовал за ней.
Иностранец, который, как и я, был там в первый раз, спросил, кто она; человек, одетый в черное, сказал, что ее муж назвался шевалье Стюард, что он приехал из Лиона, что он следует в Марсель и что он находится в Авиньоне уже восемь дней, без слуги и со скудным багажом.
Поскольку я собирался остановиться в Авиньоне лишь для того, чтобы осмотреть Воклюз и знаменитый фонтан, который называют каскадом, я не получал здесь писем. Итальянец, который читал и ценил Петрарку, должен быть заинтересован увидеть место, где этот великий человек влюбился в Лауру Сааде.
Я отправился в комедию, где увидел вице-легата Сальвиати, приличных женщин, не красавиц и не дурнушек, и ничтожную оперу-комик, где не увидел ни Астроди, ни каких-либо актеров парижской Итальянской комедии.
– Где же Астроди? – спросил я в конце спектакля у присутствующего там человека. – Я ее не видел.
– Извините. Она пела и танцевала.
– Черт возьми, я ее знаю, и если она стала неузнаваема, то это уже не она.
Я ухожу, и две минуты спустя меня догоняет тот же человек, который просит меня вернуться обратно и пройти в ложу м-ль Астроди, которая меня узнала. Я иду туда и вижу некрасивую девицу, которая бросается меня обнимать, называет меня, и которую, насколько я могу судить, я никогда не видел; но она не дает мне говорить. Я узнаю в человеке, находящемся там, отца прекрасной Астроди, которую знает весь Париж. Она явилась причиной смерти графа д’Эгмонта, одного из самых любезных сеньоров двора Людовика XV. Я соображаю, что дурнушка может быть ее сестра, я сажусь на стул и делаю комплимент ее талантам. Она просит позволения снять с себя театральный костюм и делает это, болтая, смеясь и переобуваясь со свободой, которую, быть может, она бы и не проявляла, если бы то, что она демонстрирует, не было достойно быть увиденным. Я настолько был еще полон Греноблем, что она едва ли тронула бы меня, даже, если бы была хорошенькой; она была худая, темная и почти отталкивающая. Я посмеялся тому доверию, которое она мне оказывает при своих нищенских возможностях; она должна была предполагать во мне аппетит дьявольский, но очень часто девицы этого сорта находят в распутстве те ресурсы, на которые не могли бы рассчитывать в тонком вкусе. Она меня просит, она приглашает меня идти с ней ужинать, но я, в конце концов, твердо отказываюсь. Она добивается, наконец, чтобы я взял у нее четыре билета на завтрашний спектакль, который будет ее бенефисом, и я перевожу дух. Дело идет, в конце концов, о четырех малых экю. Я делаю над собой усилие и беру шесть, и я вижу, что она готова умереть от благодарности, когда я даю ей два луи. Я возвращаюсь в гостиницу, где очень хорошо ужинаю у себя в комнате.
Бурная, полная приключений жизнь Джованни Джакомо Казановы (1725–1798) послужила основой для многих произведений литературы и искусства. Но полнее и ярче всех рассказал о себе сам Казанова. Его многотомные «Мемуары», вместившие в себя почти всю жизнь героя — от бесчисленных любовных похождений до встреч с великими мира сего — Вольтером, Екатериной II неоднократно издавались на разных языках мира.
Мемуары знаменитого авантюриста Джиакомо Казановы (1725—1798) представляют собой предельно откровенный автопортрет искателя приключений, не стеснявшего себя никакими запретами, и дают живописную картину быта и нравов XVIII века. Казанова объездил всю Европу, был знаком со многими замечательными личностями (Вольтером, Руссо, Екатериной II и др.), около года провел в России. Стефан Цвейг ставил воспоминания Казановы в один ряд с автобиографическими книгами Стендаля и Льва Толстого.Настоящий перевод “Мемуаров” Джиакомо Казановы сделан с шеститомного (ин-октаво) брюссельского издания 1881 года (Memoires de Jacques Casanova de Seingalt ecrits par lui-meme.
«Я начинаю, заявляя моему читателю, что во всем, что сделал я в жизни доброго или дурного, я сознаю достойный или недостойный характер поступка, и потому я должен полагать себя свободным. Учение стоиков и любой другой секты о неодолимости Судьбы есть химера воображения, которая ведет к атеизму. Я не только монотеист, но христианин, укрепленный философией, которая никогда еще ничего не портила.Я верю в существование Бога – нематериального творца и создателя всего сущего; и то, что вселяет в меня уверенность и в чем я никогда не сомневался, это что я всегда могу положиться на Его провидение, прибегая к нему с помощью молитвы во всех моих бедах и получая всегда исцеление.
«История моей жизни» Казановы — культурный памятник исторической и художественной ценности. Это замечательное литературное творение, несомненно, более захватывающее и непредсказуемое, чем любой французский роман XVIII века.«С тех пор во всем мире ни поэт, ни философ не создали романа более занимательного, чем его жизнь, ни образа более фантастичного», — утверждал Стефан Цвейг, посвятивший Казанове целое эссе.«Французы ценят Казанову даже выше Лесажа, — напоминал Достоевский. — Так ярко, так образно рисует характеры, лица и некоторые события своего времени, которых он был свидетелем, и так прост, так ясен и занимателен его рассказ!».«Мемуары» Казановы высоко ценил Г.Гейне, им увлекались в России в начале XX века (А.Блок, А.Ахматова, М.Цветаева).Составление, вступительная статья, комментарии А.Ф.Строева.
О его любовных победах ходят легенды. Ему приписывают связи с тысячей женщин: с аристократками и проститутками, с монахинями и девственницами, с собственной дочерью, в конце концов… Вы услышите о его похождениях из первых уст, но учтите: в своих мемуарах Казанова, развенчивая мифы о себе, создает новые!
Великий венецианский авантюрист и соблазнитель Джакомо Казанова (1725—1798) — один из интереснейших людей своей эпохи. Любовь была для него жизненной потребностью. Но на страницах «Истории моей жизни» Казанова предстает не только как пламенный любовник, преодолевающий любые препятствия на пути к своей цели, но и как тонкий и умный наблюдатель, с поразительной точностью рисующий портреты великих людей, а также быт и нравы своего времени. Именно поэтому его мемуары пользовались бешеной популярностью.
Роман о жизни и борьбе Фридриха Энгельса, одного из основоположников марксизма, соратника и друга Карла Маркса. Электронное издание без иллюстраций.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Русского писателя Александра Грина (1880–1932) называют «рыцарем мечты». О том, что в человеке живет неистребимая потребность в мечте и воплощении этой мечты повествуют его лучшие произведения – «Алые паруса», «Бегущая по волнам», «Блистающий мир». Александр Гриневский (это настоящая фамилия писателя) долго искал себя: был матросом на пароходе, лесорубом, золотоискателем, театральным переписчиком, служил в армии, занимался революционной деятельностью. Был сослан, но бежал и, возвратившись в Петербург под чужим именем, занялся литературной деятельностью.
«Жизнь моя, очень подвижная и разнообразная, как благодаря случайностям, так и вследствие врожденного желания постоянно видеть все новое и новое, протекла среди таких различных обстановок и такого множества разнообразных людей, что отрывки из моих воспоминаний могут заинтересовать читателя…».
Творчество Исаака Бабеля притягивает пристальное внимание не одного поколения специалистов. Лаконичные фразы произведений, за которыми стоят часы, а порой и дни титанической работы автора, их эмоциональность и драматизм до сих пор тревожат сердца и умы читателей. В своей уникальной работе исследователь Давид Розенсон рассматривает феномен личности Бабеля и его альтер-эго Лютова. Где заканчивается бабелевский дневник двадцатых годов и начинаются рассказы его персонажа Кирилла Лютова? Автобиографично ли творчество писателя? Как проявляется в его мировоззрении и работах еврейская тема, ее образность и символика? Кроме того, впервые на русском языке здесь представлен и проанализирован материал по следующим темам: как воспринимали Бабеля его современники в Палестине; что писала о нем в 20-х—30-х годах XX века ивритоязычная пресса; какое влияние оказал Исаак Бабель на современную израильскую литературу.
Туве Янссон — не только мама Муми-тролля, но и автор множества картин и иллюстраций, повестей и рассказов, песен и сценариев. Ее книги читают во всем мире, более чем на сорока языках. Туула Карьялайнен провела огромную исследовательскую работу и написала удивительную, прекрасно иллюстрированную биографию, в которой длинная и яркая жизнь Туве Янссон вплетена в историю XX века. Проведя огромную исследовательскую работу, Туула Карьялайнен написала большую и очень интересную книгу обо всем и обо всех, кого Туве Янссон любила в своей жизни.
«Я вхожу в зал с прекрасной донной Игнасией, мы делаем там несколько туров, мы встречаем всюду стражу из солдат с примкнутыми к ружьям штыками, которые везде прогуливаются медленными шагами, чтобы быть готовыми задержать тех, кто нарушает мир ссорами. Мы танцуем до десяти часов менуэты и контрдансы, затем идем ужинать, сохраняя оба молчание, она – чтобы не внушить мне, быть может, желание отнестись к ней неуважительно, я – потому что, очень плохо говоря по-испански, не знаю, что ей сказать. После ужина я иду в ложу, где должен повидаться с Пишоной, и вижу там только незнакомые маски.
«Эта авантюристка была римлянка, довольно молодая, высокого роста, хорошо сложена, с черными глазами и кожей поразительной белизны, но той искусственной белизны, что свойственна в Риме почти всем галантным женщинам, и которая так не нравится лакомкам, любящим прекрасную природу.У нее были привлекательные манеры и умный вид; но это был лишь вид. Она говорила только по-итальянски, и лишь один английский офицер по фамилии Уолпол поддерживал с ней беседу. Хотя он ко мне ни разу не обращался, он внушал мне дружеские чувства, и это не было только в силу симпатии, поскольку, если бы я был слеп или глух, с сэром Уолполом мне было бы ни жарко ни холодно…».
«Решившись заранее провести шесть месяцев в Риме в полном спокойствии, занимаясь только тем, что может мне предоставить знакомство с Вечным Городом, я снял на следующий день по приезде красивые апартаменты напротив дворца посла Испании, которым сейчас был монсеньор д’Аспурю; это были те апартаменты, что занимал учитель языка, у которого я брал уроки двадцать семь лет назад, когда был на службе у кардинала Аквавива. Хозяйкой этого помещения была жена повара, который приходил с ней спать только раз в неделю.
«Мне 23 года.На следующую ночь я должен был провести великую операцию, потому что в противном случае пришлось бы дожидаться полнолуния следующего месяца. Я должен был заставить гномов вынести сокровище на поверхность земли, где я произнес бы им свои заклинания. Я знал, что операция сорвется, но мне будет легко дать этому объяснение: в ожидании события я должен был хорошо играть свою роль магика, которая мне безумно нравилась. Я заставил Жавотту трудиться весь день, чтобы сшить круг из тринадцати листов бумаги, на которых нарисовал черной краской устрашающие знаки и фигуры.