История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 5 - [16]

– Моя племянница, месье, честна и нежна, но не имеет ни ума, ни религиозности.

– Оставим в стороне ум, моя дорогая тетя, но что касается религиозности, это тот упрек, который мне никогда не делали в монастыре.

– Надеюсь. То были иезуитки. Речь идет о благодарности, дорогая племянница, о благодарности. Но поговорим о другом. Я хочу только, чтобы ты смогла понравиться тому, кто будет твоим мужем.

– Значит, мадемуазель накануне свадьбы?

– Ее судьба исполнится в начале следующего месяца.

– Это человек судейский?

– Это негоциант с весьма приличным положением.

– Г-н Ленуар мне сказал, что мадемуазель дочь советника, я не предполагаю мезальянса.

– Это ничего не значит. Он знатен и благороден и думает только о том, чтобы сделать ее счастливой.

Эта речь не могла не огорчать красавицу, которая слушала, ничего не говоря, и я повернул разговор в сторону большого стечения народа, которое ожидается на Гревской площади, чтобы наблюдать казнь Дамьена, и, видя всеобщее любопытство к ужасному спектаклю, я предложил им широкое окно, откуда мы сможем это видеть все пятеро. Они изъявили согласие в соннику[12]. Я дал слово их принять, но, поскольку окна у меня не было, поднявшись из-за стола, я сослался на неотложное дело и поехал в фиакре на Гревскую площадь, где за четверть часа снял за три луи хорошее окно на антресоли между двумя лестницами. Я заплатил и взял квитанцию, по которой, в случае отказа, мне платили неустойку в шестьсот франков. Окно было как раз напротив эшафота. Вернувшись к этой Ламбертини, я нашел ее погруженной в пикет с записями вместе с Тирета против мадам ХХХ.

М-ль де ла М-р не знала ничего, кроме «Кометы»[13], я предложил ей компанию и, для того, чтобы поговорить, мы отошли в другой конец залы. Я сказал ей, что, получив ее письмо, я ощутил себя счастливейшим из людей, в то же время отметив в ней ум и характер, созданные, чтобы внушить обожание к ней любого мужчины, не лишенного чувства.

– Вы станете моей женой, – сказал я ей, – и я буду благословлять до последнего моего вздоха счастливую дерзость, с которой я поразил вашу невинность, потому что без нее вы бы никогда не решились отдать мне предпочтение перед сотней других, равных вам рождением, из которых ни один бы вам не отказал даже и без приманки в 50 тысяч экю, которые ничего не стоят в сравнении с вашими личными достоинствами и вашим образом мыслей. Теперь, когда вы знаете мои чувства, не будем ничего торопить, доверьтесь мне. Дайте мне время нанять дом, меблировать его и занять положение, когда меня смогут счесть достойным жениться на девушке ваших достоинств. Поймите, что сейчас я живу в меблированной комнате, что у вас есть родственники и что сейчас, к моему стыду, я в деле такой важности выступаю как авантюрист.

– Вы слышали, что мой предполагаемый жених скоро прибудет, и когда он появится, дело пойдет быстро.

– Не настолько быстро, чтобы я не смог в двадцать четыре часа избавить вас от любой тирании, даже если ваша тетя узнает, что за удар придет к ней с моей стороны. Знайте, мой ангел, что первым из моих ходатаев будет министр иностранных дел, который, уверившись, что вы не хотите другого мужа, кроме меня, обеспечит вам надежное убежище в одном из лучших монастырей Парижа, сам найдет вам адвоката, и, если завещание составлено ясно, заставит вашу тетю в кратчайшее время выдать вам ваше приданое и дать обеспечение на остаток вашего наследства. Успокойтесь и ожидайте торговца из Дюнкерка. Будьте уверены, что я не оставлю вас в трудном положении. Вас больше не будет в доме вашей тети в тот день, когда потребуется ваша подпись под контрактом.

– Я сдаюсь и полагаюсь на вас, но прошу вас принять в расчет особенность, которая ранит до последней степени мою деликатность. Вы сказали, что я никогда не услышала бы от вас предложения женитьбы, и вы прекратили бы видеться со мной, если бы вы не приняли решения в прошедшее воскресенье, как это и произошло. Это отчасти верно, потому что без серьезных оснований я предприняла внезапно сумасшедший поступок, предложив вам сразу свою руку; но наш брак мог бы совершиться и другим образом, потому что могу вам сказать по правде, что в любом случае я дала бы вам предпочтение перед всем миром.

В ответ на это благородное объяснение я поцеловал ей руку с таким пылом, что не стал бы ждать женитьбы и четверти часа, если бы там были в наличии нотариус и священник, имеющий право нас обвенчать. Поглощенные нашим делом, мы не обратили внимания на ужасный шум, поднятый компанией по другую сторону залы; я счел долгом вмешаться, по крайней мере, чтобы успокоить Тирета.

Я увидел раскрытую шкатулку, полную различных украшений, и двух мужчин, спорящих с Тирета, держащим в руке книгу. Я сначала решил, что это лотерея, – но почему спорят? Тирета говорит мне, что это жулики, которые выманили у него тридцать или сорок луи с помощью этой книги, и передал эту книгу мне. Один из этих людей говорит мне, что книга содержит лотерею, и здесь нет ничего незаконного.

– Эта книга, – говорит он, – состоит из двенадцати сотен листов, из которых две сотни – лоты, а остальная тысяча – пустые. Каждый выигрышный листок, соответственно, приходится на пять проигрышных. Персона, желающая играть, должна дать малый экю и поместить кончик булавки случайным образом между листов книги. Книгу открывают в том месте, где вставлена булавка, и смотрят на лист. Если он белый, персона, уплатившая малый экю, его теряет, а если открывается лот, человек получает лот, обозначенный на этом листе, или деньги, в которые оценен этот лот и которые указаны на листе. Заметьте, что наименьший лот стоит двенадцать франков, и что есть лоты, которые стоят до шести сотен, а один – двенадцать сотен. В течение часа, когда эти дамы и этот месье играли, они выиграли несколько лотов, и эта мадам выиграла кольцо за шесть луи, которое бы получила, если бы не предпочла получить деньги, которые, желая продолжить игру, проиграла.