История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 3 - [64]

– Не могли бы вы, месье, – сказала Сильвия, – сделать портрет моей дочери, не видя ее?

– Да, мадам, если вы уверены, что можете мне дать описание ее внешности.

Мы переглянулись, и для нас все стало ясно. Вежливость не позволила продолжить далее эту тему. Художник по фамилии Сансон накормил нас хорошим обедом, и мне бесконечно понравилась его племянница, очень умная особа. Я был в ударе и развлекал ее, заставляя все время смеяться. Художник сказал, что его главная еда – ужин, и он будет рад принимать нас, если мы окажем ему честь, придя к нему на ужин. Он показал нам более пятидесяти писем из Бордо, Тулузы, Лиона, Руана, Марселя, в которых содержались заказы портретов и описания внешности оригиналов. Я прочел с огромным удовольствием два или три таких описания. Художнику платили авансом.

Два-три дня спустя я встретил красивую племянницу на ярмарке, и она упрекнула меня, что я не прихожу ужинать к ее дяде. Племянница была весьма интересная, и, задетый упреком, я на другой день отправился туда, и за семь-восемь дней дело серьезно продвинулось. Я увлекся, но племянница, умная девица, не была влюблена и лишь смеялась, ничего мне не обещая. Несмотря на это, я продолжал надеяться и оказался в тупике.

Я пил в одиночестве кофе у себя в комнате, думая о ней, когда ко мне пришел с визитом некий молодой человек, которого я не узнал. Он сказал, что имел честь ужинать со мной у художника Сансона.

– Да, да, извините, месье, что не узнал вас.

– Это естественно: вы за столом не отрывали глаз от мадемуазель Сансон.

– Это возможно, потому что, согласитесь, она очаровательна.

– Не могу это отрицать, потому что, к сожалению, слишком хорошо это знаю.

– Вы влюблены в нее.

– Увы, да.

– Ну и любите ее.

– Я это и делаю в течение года, и я начал уже надеяться, когда явились вы и лишили меня надежды.

– Да, месье? Я?

– Да, вы.

– Мне очень жаль, но я не знаю, что здесь поделать.

– Между тем, это нетрудно, и если позволите, я объясню, что вы смогли бы сделать и очень этим меня обязать.

– Расскажите же, пожалуйста.

– Вы могли бы не ступать больше ни ногой в ее дом.

– Действительно, я мог бы это сделать, имей я сильное желание вас обязать; но, кстати, уверены ли вы, что она вас полюбит?

– О! Это моя забота. В ожидании этого, не ходите туда больше, и я позабочусь об остальном.

– Уверяю вас, что мог бы оказать вам такую необычную любезность, но позвольте сказать, что я нахожу странным, что вы на это рассчитываете.

– Да, месье, после долгого размышления. Я узнал вас как человека большого ума. Я решил, что вы поставите себя на мое место и рассудите, и что вы не захотите биться со мной насмерть из-за девушки, на которой, как я думаю, вы не собираетесь жениться, в то время как при моей любви единственное, о чем я мечтаю, – это брак.

– А если я тоже хочу на ней жениться?

– В таком случае мы должны оба сожалеть об этом, и я более, чем вы, потому что, пока я жив, м-ль Сансон не будет женой другого.

Этот молодой человек – хорошо сложенный, бледный, серьезный, холодный как лед, влюбленный, который сделал мне такое предложение в полнейшем спокойствии, в моей собственной комнате, заставил меня поразмыслить. Я ходил по комнате вдоль и поперек добрую четверть часа, чтобы выбрать одно из двух действий и решить, какое из них более храброе и больше отвечает моим устремлениям. Я увидел, что более храбрым было то, что отдавало должное рассудительности моего соперника.

– Что вы подумаете обо мне, месье, – спросил я его с решительным видом, – если я больше не ступлю ногой к м-ль Сансон?

– Что вы проявили сострадание к несчастному, который отныне, чтобы выразить свою благодарность, будет готов отдать всю свою кровь за вас.

– Кто вы?

– Я Гарнье, единственный сын Гарнье – виноторговца на улице Сены.

– Хорошо, месье Гарнье, я больше не пойду к м-ль Сансон, будьте мне другом.

– До смерти. Прощайте, месье.

Минуту спустя заявился ко мне Патю, и я рассказал ему эту историю; он счел меня героем, обнял меня, подумал и сказал, что поступил бы так же на моем месте, но не на месте того, другого.

Граф де Мельфорт, в то время полковник Орлеанского полка, попросил меня через Камиллу, сестру Коралины, которую я больше не видел, дать ответы на два вопроса с помощью моей кабалы. Я выдал два ответа, весьма темных, но говорящих о многом, и, запечатав их, отдал Камилле, которая на другой день позвала меня с собой, не сказав, куда. Она отвела меня в Пале-Рояль, мы поднялись по маленькой лестнице в апартаменты мадам герцогини Шартрской, которая появилась четверть часа спустя, осыпая ласками мою провожатую и благодаря ее за то, что та привела мою персону. После маленького очень любезного предисловия, очень изящно, но без претензии, она стала объяснять мне то, что она не слышала и желает узнать; я сказал ей, что надо разделить вопросы, потому что нельзя спрашивать оракула о двух вещах сразу; она предложила задать вопросы мне самому; я ответил, что она должна написать все своей рукой и положиться на высший разум, который знает все ее тайны. Она записала все, что хотела знать, в виде семи-восьми вопросов, перечитала в одиночестве и сказала мне с гордым видом, что хотела бы быть уверена, что никто, за исключением меня, не увидит никогда того, что она написала. Я заверил ее в этом словом чести; я прочел, и увидел не только, что она была права, но, доставая их назавтра из своего кармана вместе с ответами, я рисковал быть скомпрометированным.