История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 1 - [83]

В назначенный час я оказался у дверей донны Сесилии, в том же «визави», запряженном четверкой лошадей, и, как всегда, он оказался в моем распоряжении. Эта любезная вдова, несмотря на чистоту своих нравов, оказалась очень полезна для моих любовных отношений с ее дочерью. Вся семья расположилась в шестиместном фаэтоне, нанятом доном Франческо. В половине восьмого мы сделали остановку в маленьком доме, где дон Франческо организовал элегантный завтрак, который должен был возместить нам отсутствие обеда. В Тиволи мы прибывали только к ужину. Таким образом, после плотного завтрака, мы вернулись к нашим экипажам, и прибыли к его дому только в десять часов. У меня на пальце было кольцо, данное мне донной Лукрецией, увеличенное под размер моего пальца. Я отдал переделать лицевую сторону кольца, где виднелось лишь эмалевое поле с кадуцеем, обвитым одной змеей. Он виднелся между двумя греческими буквами Альфа и Омега. Это кольцо служило предметом обсуждения во время завтрака, пока не заметили, что на реверсе были те же камни, что составляли кольцо донны Лукреции. Адвокат и дон Франческо старались объяснить иероглиф, что очень развлекало донну Лукрецию, знавшую все. Проведя полчаса в осмотре дома дона Франческо, который был настоящей жемчужиной, мы отправились все вместе, чтобы провести шесть часов в экскурсии по древностям Тиволи.

Пока Донна Лукреция что-то говорила дону Франческо, я шепнул донне Анжелике, что, когда она будет хозяйкой этого дома, я буду приезжать в сезон, чтобы провести несколько дней вместе с ней.

– Во-первых, сударь, когда я буду здесь хозяйкой, первым человеком, перед которым я закрою дверь, будете вы.

– Благодарю вас, мадемуазель, что вы меня предупредили.

Забавно, что я принял эту выходку за очень красивое и очень ясное объяснение в любви. Я застыл как камень. Донна Лукреция, встряхнув меня, спросила, что мне сказала ее сестра. Когда она это услышала, она сказала мне серьезно, что после ее отъезда, я должен сделать все, чтобы заставить ее загладить свою ошибку. Она мне жаловалась, сказала она, что должна тебе отомстить.

Дон Франческо, указав мне на небольшую комнату с видом на оранжерею, сказал, что я там буду спать. Донна Лукреция притворилась, что этого не слышит. Принужденные вместе со всеми отправиться рассматривать красоты Тиволи, мы не могли надеяться найти днем возможность остаться наедине. Мы провели вместе шесть часов, любуясь и восхищаясь, но я почти ничего не видел. Если читателю любопытно узнать что-то о Тиволи, не побывав там, он может почитать Кампаньяни. Я узнал Тиволи только двадцать восемь лет спустя. К вечеру мы вернулись в дом, усталые и умирающие от голода. Час отдыха перед тем, как сесть за стол, два часа за столом, изысканная кухня и отличное вино Тиволи восстановили нас так, что нам потребовались только кровати для сна, либо для праздника любви. Никто не хотел спать в одиночестве. Лукреция говорит, что она будет спать с Анжеликой в комнате, выходящей на оранжерею, в которой ее муж будет спать с аббатом, а ее младшая сестра со своей матерью. Такой план всех устроил. Дон Франческо взял свечу, отвел меня в кабинет, где я расположился, показал мне, как я мог бы запереться, а затем пожелал спокойной ночи. Этот кабинет был смежным с комнатой, где должны были спать две сестры. Анжелика не обратила внимания на тот факт, что я был ее соседом. Пять минут спустя я увидел их, через замочную скважину, входящими в сопровождении дона Франческо, который зажег им ночную лампу и оставил их. Запершись, они присели на канапэ, и я увидел, что они раздеваются. Лукреция, зная, что я ее слышу, сказала сестре, чтобы та легла в постель со стороны окна. Вот дева, не зная, что ее видят, снимает свою рубашку и проходит этакой импозантной фигурой на другую сторону комнаты. Лукреция, прикрутив ночник, гасит свечи и тоже ложится. Счастливые моменты, которые я не надеюсь больше пережить, но дорогое воспоминание о которых может заставить меня потерять только смерть. Думаю, что никогда я не раздевался быстрее. Я открываю дверь и падаю в объятия Лукреции, которая говорит своей сестре: – Это мой ангел, заткнись и спи. Она ничего больше не могла сказать, потому что наши склеившиеся рты больше не были ни органами речи, ни каналами дыхания. Став единым существом в одно мгновение, мы были не в силах сдерживать ни на минуту наше первое желание; оно достигло своего предела без всякого шума поцелуев и без каких-либо движений с нашей стороны. Жестокий огонь, охвативший нас, вдохновил нас; он бы нас сжег, если бы мы попытались ему воспротивиться. После небольшой передышки, молчаливые, серьезные и спокойные, гениальные министры нашей любви, дорожа огнем, который зажегся в наших жилах, мы осушаем наши поля, залитые слишком обильным наводнением, произошедшим в первое извержение. Мы расплачиваемся за это священное служение тонким бельем, взаимно, благоговейно и соблюдая религиозное молчание. После этого очищения, мы отдаем дань нашими поцелуями всем частям тела, подвергнувшимся наводнению. Затем дело стало за мной, чтобы пригласить мою прекрасную воительницу начать конфликт, тактику которого может знать только амур, сражение, которое, очаровывая все наши чувства, не может иметь иного греха, кроме слишком раннего окончания, но Я преуспел в искусстве затягивания. В конце Морфей, овладев нашими чувствами, погружает нас в нежную смерть, до того момента, когда свет зари являет в наших едва открытых глазах неиссякаемый источник новых желаний. Мы отдаемся им, но чтобы их разрушить. Прекрасное разрушение, которому мы можем предаться, лишь снова их убивая.