История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 1 - [77]
Октябрьские четверги были в те дни в Риме днями веселья. Вечером в доме донны Сесилии мы говорили только об этой прогулке, и мне казалось, что донна Лукреция ожидает от нее столько же, сколько и я. Уж не знаю как, но поглощенные любовью, мы полагались на ее защиту. Мы любили, и мы томились, не имея возможности дать друг другу доказательства.
Я не захотел допустить, чтобы мой добрый отец Жеоржи узнал от других, кроме меня, об этом развлечении. Я решил пойти спросить у него разрешения. Выказывая безразличие, он не нашел доводов против. Он сказал, что я, безусловно, должен там быть, потому что это прекрасная семейная прогулка, и к тому же ничто не мешает мне знакомиться с Римом, и пристойно развлекаться.
Я прибыл к донне Сесилии в назначенный час, в двухместном экипаже, что арендовал у одного авиньонца по имени Ролан. Знакомство с этим человеком имело важные последствия, которые заставят меня говорить о нем через восемнадцать лет после описываемых событий. Очаровательная донна Сесилия представила мне дона Франческо, ее будущего зятя, как большого друга литераторов, украсившего себя литературой редкого качества. Принимая это как анонс на будущее, я отметил у него сонный вид и все другие характерные особенности, присущие кавалеру, который собирается жениться на очень красивой девушке, какой была Анжелика. Это был, тем не менее, честный и богатый человек, что гораздо важнее, чем галантный вид и эрудиция.
Когда мы собрались садиться в экипажи, адвокат сказал, что он составит мне компанию в моем, и что три женщины поедут с доном Франческо. Я на это ответил, чтобы он сам ехал с доном Франческо, потому что донна Сесилия должна стать моим призом, в противном случае на меня падет бесчестье, и, говоря так, я подал руку красивой вдове, которая нашла мое размещение сообразным правилам благородного и честного общества. Я видел одобрение в глазах донны Лукреции, но удивление адвоката, потому что он не мог игнорировать тот факт, что уступает мне женщину своего семейства. Может быть, он стал ревновать? – сказал я себе. Это прибавило мне настроения, но я надеялся вернуть свой долг в Тестаччио.
Прогулка и полдник за счет адвоката постепенно вели нас к окончанию дня, но мне было радостно. Мои шутливые любезности с донной Лукрецией не доходили до публики, мои особые знаки внимания были адресованы только донне Сесилии. Я кинул мимоходом только несколько слов донне Лукреции и ни одного – адвокату. Мне казалось, что это единственный способ дать ему понять, что он ошибается на мой счет. Когда мы вернулись к нашим экипажам, адвокат отобрал у меня донну Сесилию и сел с ней в четырехместный экипаж где сидели донна Анжелика с доном Франческо, и с радостью, почти заставившей меня потерять голову, я предложил руку донне Лукреции, говоря ей комплимент, не имеющий общепонятного смысла, хотя адвокат, рассмеявшись, поаплодировал мне, давая понять, что понял.
Как много вещей мы бы сказали друг другу, прежде чем обратиться к нашей любви, если бы время не было драгоценным! Но, слишком хорошо зная, что у нас только полчаса, мы стали единым существом в одну минуту. На вершине счастья и в изнеможении удовлетворенности, я удивлен, услышав из уст донны Лукреции слова:
– Ах, боже мой! Как мы несчастны!
Она отталкивает меня, она оправляется, кучер останавливается, и лакей открывает дверь.
– Что произошло, говорю я, приводя себя в приличное состояние.
– Мы дома.
Всякий раз, когда я вспоминаю это происшествие, оно мне кажется выдуманным или сверхъестественным. Это невозможно – сократить время до нуля, потому что все длилось мгновение, а лошади, между тем, были клячи. Нам дважды повезло. Во-первых, ночь была темная, во-вторых – мой ангел была на месте, с которого должна была спускаться первой. Адвокат оказался у двери в тот же момент, как лакей открыл ее. Ничто не восстанавливается так быстро, как женщина, но мужчина! Если бы я находился с другой стороны, мои дела были бы плохи. Она спустилась медленно, и все прошло отлично. Я остался у донны Сесилии до полуночи. Я лег в постель; но как уснуть? У меня в душе полыхало все то пламя, которое слишком малое расстояние от Тестаччио до Рима помешало мне вернуть Солнцу, от которого оно исходило. Оно пожирало мне внутренности. Несчастны те, кто полагает, что наслаждения Венеры – это что-то другое, что не исходит от двух сердец, любящих друг друга, и находящихся в самом полном согласии.
Я поднялся, когда настало время идти на урок. У моего преподавателя иностранного языка была хорошенькая дочь по имени Барбара, которая первые дни, когда я приходил на урок, всегда присутствовала, и несколько раз даже давала мне его сама, еще более правильно, чем отец. Красивый мальчик, который также приходил на урок, был ее любовником, и мне не составило труда это заметить. Этот мальчик часто заходил ко мне и был мне симпатичен своей скромностью. Десятки раз я говорил с ним о Барбарукке, и подтверждая, что он любит ее, он всякий раз менял предмет разговора. Я больше с ним об этом не говорил, но, не видя несколько дней этого мальчика ни у себя, ни у учителя, и не видя также Барбарукки, мне стало любопытно узнать, что случилось, хотя это интересовало меня весьма умеренно. Наконец, выходя как-то с мессы в San Carlo al Corto, я вижу молодого человека. Я подхожу к нему, упрекая в том, что его больше не видно. Он отвечает, что от горя, которое грызет его душу, он потерял голову, что он на краю пропасти, что он в отчаянии. Я вижу его глаза, полные слез, он хочет оставить меня, я его удерживаю, я говорю ему, что он больше не может считать меня среди своих друзей, если не поверит мне свои огорчения. Он останавливается. Он ведет меня внутрь монастыря и там говорит:
