История второй русской революции - [290]

В самом Царском Селе не было недостатка в отголосках подобного же настроения. Представители пулеметной команды 14-го Донского полка прямо заявили Краснову, что они «заодно с Лениным», потому что «Ленин за мир». Митинги шестнадцатитысячного Царскосельского гарнизона дали как максимальный результат резолюцию против «братоубийственной войны» и обещание полного нейтралитета. «Весь день прошел в бесплодных переговорах, — вспоминает Краснов. За этот день на помощь ему пришли еще три сотни 9-го Донского полка, блиндированный поезд, 2 орудия запасной конной батареи из Павловска, наполовину без прислуги, запасная сотня Оренбургского лейб-гвардии сводного казачьего полка, вооруженная одними шашками, и несколько юнкеров из Петрограда. Отряд Краснова, по его позднейшим заявлениям, к вечеру 29 октября состоял из 9 сотен или 630 конных казаков (420 спешенных).

Однако же Керенский, к которому присоединились Савинков и Станкевич, продолжал настаивать на наступлении. Керенский уверял (см. «Гатчину»), что «в Санкт-Петербургском гарнизоне как в полках, так и в специальных войсках было еще достаточно организованных антибольшевистских элементов, готовых при первом удобном случае с оружием в руках выступить против большевиков... и в нужное время нанести решительный удар в тыл большевистским войскам, занимавшим у Пулкова позиции фронтом к моему (то есть красновскому) отряду». В Петрограде в то время считали, что у Краснова по крайней мере 5 тысяч казаков. Вопреки настроению казаков и комитетов Краснов убедил свой отряд «произвести усиленную рекогносцировку с боем» по направлению к Пулкову, чтобы «разведать, узнать все и тогда решить», а в случае надобности «отойти, обороняться и ждать помощи». Керенского, однако, просили во время боя остаться в Гатчине, откуда он собрался было уехать «навстречу приближавшемуся эшелону».

Рано утром 30 октября, прорвавшись из Петрограда, гимназист передал Краснову клочок бумаги, на котором стоял бланк совета Союза казачьих войск и сообщались за подписью председателя Агеева следующие сведения о положении в столице: «Положение Петрограда ужасно. Режут, избивают юнкеров, которые являются пока единственными защитниками населения. Пехотные полки колеблются и стоят, казаки ждут, пока подойдут пехотные части. Совет Союза требует вашего немедленного движения на Петроград. Ваше промедление грозит полным уничтожением детей — юнкеров, не забывайте, что ваше желание бескровно захватить власть — фикция, так как здесь будет поголовное избиение юнкеров».

Краснов отвечал по адресу «комитета спасения родины в половине десятого утра»: «Сейчас выступаю на Петроград». Он спрашивал при этом, может ли Петроградский гарнизон занять караулы по городу, а донские полки 1, 4 и 14-й выйти ему навстречу. «С мужеством отчаяния, — рассказывает Краснов в своем первоначальном отчете, — в количестве всего восьми боевых сотен, то есть 480 конных или 320 спешенных, при 12 орудиях мы выступили из Царского Села по направлению на Александровскую-Пулково».

30 октября разыгрался решительный бой под Пулковом, если только можно назвать «боем» столкновение маленькой кучки менее чем в пятьсот человек с противником, превышавшим ее численностью «в 15-30 раз», «очень недурно обученным» и «действовавшим совершенно правильно» под руководством германского обер-лейтенанта Отто Бауера и при участии дисциплинированных латышских стрелков.

За оврагом, по которому протекает р. Славянка, можно было видеть склоны Пулковской горы, изрытой окопами и черной от пяти-шести тысяч красногвардейцев, ее занимавших. Густые цепи спускались вниз, в овраг, штатские красногвардейцы шли неровно, то подаваясь вперед, то отбегая назад; матросы — соблюдая строгое равнение и залегая сообразно местности. Красная гвардия занимала центр; кронштадтские матросы с их германскими инструкторами искусно действовали на флангах.

Сила красновского отряда состояла в артиллерии и в броневом поезде: то и другое до поры до времени маскировало его малочисленность. Одним огнем артиллерии сбить противника было, очевидно, невозможно, а сил для атаки не было. Оставалось рассчитывать на психологическое действие пушечных выстрелов на Петроград и держаться хотя бы до вечера. Но единственный полк, пришедший из Петрограда, лейб-гвардии Измайловский, был на стороне большевиков. Правда, он немедленно разбежался после первого шрапнельного выстрела. Легкость успеха увлекла сотню оренбуржцев в атаку. Толпы красноармейцев в беспорядке побежали. Но матросы, засевшие в деревне Сузи, выдержали атаку. Командир сотни, 18 казаков и 40 лошадей были убиты и ранены. Сотня бросилась назад, и этот маленький эпизод обнаружил превосходство матросов. Бой начал затихать.

С двух часов дня у противника появилась артиллерия, и начался систематический обход с флангов. К вечеру снаряды и патроны крас-новского отряда были расстреляны, а комендант Царского Села категорически отказывался выдать новые. «Погреб оказался окруженным толпой вооруженных стрелков. Нужно было добиваться патронов силой. А силы-то этой и не было, — говорит генерал Краснов в первоначальном описании боя. — Приехавший из Петрограда Гоц сообщил, что «казаки не могут выйти из казарм, так как окружены советскими войсками». Положение становилось трагическим, или, точнее, трагичность положения окончательно выяснилась. «Если бы хотя два батальона пехоты подошли ко мне в это время, — пишет Краснов (если бы хоть триста человек солдат, говорили осажденные во дворце министры пятью днями раньше), — можно было бы поправить дело. Но подмога не шла». И Краснов, отступив при наступлении ночи, писал в покинутой жильцами даче приказ «3-му конному корпусу»: «Усиленная рекогносцировка, произведенная сегодня, выяснила, что... для овладения Петроградом наших сил недостаточно... Царское Село постепенно окружается матросами и красногвардейцами.., необходимость выждать подхода обещанных сил вынуждает меня отойти в Гатчину, где занять оборонительное положение».