История воссоединения Руси. Том 3 - [11]

Отрозненные русичи имели много представителей того и другого движения, но полученные в настоящем результаты прошедшего привлекают наши симпатии преимущественно к последним. Среди бури общественных смятений, представляемых историей того смутного времени, взгляд наш постоянно обращается к Киеву, откуда «пошла есть русская земля» и где остался корень её самобытности. Мы воображаем, с каким робким упованием устремляли свой взор белорусские мещане к древней столице Руси: устоит ли в ней православная митрополия против необоримой силы унии, поддерживаемой королём и сенатом? Когда знаешь, как подвигали иезуиты всё далее и далее свои апроши, охватывая полудикую Киевскую украину с северо-запада рассадниками своей иноземной науки от Вильны до самого Львова, и как по следам их двигалась к центру православия уния во всеоружии прельщенья и гонений, — становится ещё виднее заслуга Иова Борецкого перед русской народностью в том, что он не побоялся принять на себя опасный сан православного митрополита при жизни митрополита униатского, утверждённого правительством. Кому бы ни принадлежал почин восстановления народной митрополии, проданной отступниками иноверному потентату, это было вдохновение великой минуты. В год его посвящения в митрополиты, фанатики разрушили православную церковь в Вильне, и это сделано было при таком настроении католического общества, что на трагическое событие смотрели, как на предмет анекдотического рассказа. Бежавшие в Киев защитники поруганного храма распространили между своими единоверцами сильное волнение; но польская шляхта смотрела на досаду православных глазами проповедников латинства. Даже о том толковала она, как о деле маловажном, что казаки (представляемые людьми, подобными Сагайдачному), из-за гонения на православную иерархию, не хотели помогать королю в войне против турок, которые двигались уже от Дуная к Днестру. Между тем королевские мандаты против новых православных иерархов находились уже в руках у Рутского; [25] оставалось только сформировать вооружённую силу для приведения мандатов в исполнение. Но это, по мнению благоразумных панов католиков, могло повести к опасному бунту и кровопролитию, «да и на казаков (говорили они) надобно оглядываться, чтоб они не сделали нам чего худого». [26] В таких обстоятельствах решимость казаков идти против Османа II была вдвойне благословенна в глазах Иова Борецкого. Одни из них пошли с Сагайдачным под Хотин, а другие с атаманом Сребным на море. [27] Королевские мандаты, по настоянию Сагайдачного, были отменены, и тогда только Борецкий мог считать своё положение в известной степени обеспеченным: тогда только приступил он ко второму акту своего апостольства — к замещению епископских кафедр посвящёнными Феофаном архиереями, в виду епископов-униатов, захвативших русские владычества и архимандрии во имя римского папы. Самый опасный для непризнанных, хотя и терпимых королём, архиереев русских, пост представляла полотская архиепископия, в которой столь победоносно подвизался Кунцевич. На этот пост Иов Борецкий назначил, по-видимому, самого надёжного из своих избранников — Мелетия Смотрицкого.

Это — одно из замечательнейших лиц нашей истории, как по своим подвигам на пользу православия, так и по своему отступничеству от него в самое трудное для нашей церкви время. Нам не известно, по каким именно причинам изменил русскому обществу Смотрицкий: по недостатку ли веры в судьбу православия, из ложной ли гордости своей учёностью среди невежд, или же из простой, практической рассчётливости. Во всяком случае, его измена даёт нам понять, с одной стороны, трудное положение восстановленной в Киеве митрополии, а с другой — шаткость нравственных оснований, на которых стояла воспитавшая Смотрицкого православно-шляхетная среда.

Смотрицкий был сын учёного по своему времени южнорусского шляхтича, каменецкого подстаростия, заведовавшего острожским училищем. В этом училище получил он первоначальное образование, под руководством Кирилла Грека (Лукаря), впоследствии константинопольского патриарха. По смерти отца, в 1601 году, он был помещён опекуном своим, князем Острожским, в виленский иезуитский коллегиум и несколько лет слушал в нём философию. Потом он принял на себя звание наставника при молодом князе Соломирецком и вместе с ним долго жил за границей, переезжая из одного университета в другой. В то время медицина только что освободилась от астрологических предрассудков и домашнего знахарства. Смотрицкий первый из русских людей получил учёную степень доктора медицины, и вообще усвоил себе за границей научные приёмы, каких не обнаружил ни один из его земляков. Книжное дело представителей нашей образованности в ХVII веке, при всей горячности их к защите веры, отзывалось домашней простоватостью. Смотрицкий, в своих сочинениях, равнялся с лучшими из польских писателей. Собственно говоря, он и был писатель польский. История польской литературы отводит ему почётное место между Потеем, Рутским, Скаргой, Мороховским и Креузою-Ржевуским. Но, владея польским языком в совершенстве, Смотрицкий употреблял изредка и язык русский, а славу его составила написанная им славянская грамматика, по которой ещё и во времена Ломоносова учились на всём пространстве от Москвы до Далмации. Между прочим, ему первому принадлежит честь отрицания в русском языке силлабического стихосложения в пользу метрического. Лучшим из его полемических сочинений против унии признаётся «Плач Восточной Церкви» (Ovos to iest Lament iedney powszsohney Apostolskiej Wsckodney Cerkwie). В наше время трудно вообразить, как много, при тогдашней малочисленности книг, значили для борющихся сторон полемические сочинения такого сведущего и талантливого человека. Они действовали до такой степени сильно на врагов православия, и так ободряли наших попов и чернецов правотой народного дела, что католические писатели даже смерть митрополита Потея приписывают впечатлению, сделанному на него разоблачениями, укорами и сарказмами Смотрицкого. Около 1616 года, Смотрицкий постригся в монахи в Виленском монастыре Св. Духа, и вскоре сделался архимандритом того же монастыря. Учёность, пламенная ревность к вере, а может быть и то обстоятельство, что он был соучеником Сагайдачного по острожскому училищу, помогли ему возвыситься до степени архиепископа. Стоять на этой высоте было, однако ж, в то время опасно. У городских ворот, у ратуш, у церквей и костёлов прибиты были королевские мандаты, повелевавшие ловить и предавать смерти самозванных, какими они были в глазах закона, иерархов. Но гонения сильного имеют на человеческий дух двоякое действие: или они убивают его, или же возвышают над всеми страхами и искушениями. Смотрицкий чувствовал себя, покамест, непоколебимым в православии; но, воспитанный в тлетворной среде дома Острожских, вращаясь между людьми характера двусмысленного, каковы были почти все наши патроны, едвали сознавал он, что его преданность отеческой вере стоит на почве зыбкой. Ему, как человеку, одарённому редкими способностями, предстояли в жизни высокий почёт, власть, богатство: три соблазна, которыми увлекались прославляемые доныне покровители и образцы его.