История упадка. Почему у Прибалтики не получилось - [146]

В прибалтийских рассуждениях такого рода чувствуется какая-то стариковская вредность. Литва, Латвия и Эстония — это совсем молодые государства (даже если отсчитывать их существование с 1918 года), но самые актуальные темы, которые там обсуждаются, их активная повестка дня — это проблемы стареющего общества.

В Прибалтике почти не говорят о будущем, и политический класс этих стран не предлагает обществу какой-то модели будущего. Есть ЕС и НАТО — да и ладно, ещё поскрипим. Но общество, впрочем, никаких моделей и не требует: кто хочет себе и своим детям будущего, тот уезжает. А остающемуся пожилому поколению гораздо приятнее поговорить о старине. Про «оккупацию», про депортации, про репрессии.

Не то чтобы в Прибалтике всего этого не было. Тяжелые страницы есть в истории каждого народа. Однако сегодняшняя Россия не живет памятью о тяжелейших страданиях русского и других населяющих её народов в XX веке, не бередит без устали эту рану. Можно возразить, что это результат исторической политики российского руководства, ни в коем случае не обосновывающего свою легитимность противопоставлением себя советскому времени. Но ещё более показателен украинский пример.

В 2007–2009 годах экс-президент Виктор Ющенко именно по польско-прибалтийской модели сделал политику исторической памяти главным приоритетом своего президентства. Прибалтийские коллеги из музеев оккупации даже помогали украинцам создавать мемориальный комплекс жертвам голодомора в центре Киева. Все ключевые элементы прибалтийской исторической политики были те же: «свой холокост» — голодомор в данном случае, героизация радикальных националистов, воевавших на стороне Гитлера, бесконечные разговоры о страданиях украинского народа под заунывную музыку на фоне тлеющей свечи… Эта политика привела к практически единодушному отторжению украинского общества. Причем всего: и «схидняков», и «западенцев», и «совков», и «бандеровцев». Это отторжение объединило Украину и примирило два берега Днепра: даже те украинцы, что были согласны с основными постулатами политики исторической памяти, поддержали требования жить сегодняшним днем и решать насущные проблемы вместо того, чтобы заниматься мертвечиной и вгонять народ в депрессию воспоминаниями о былых страданиях. В итоге Виктор Ющенко вошел в мировую политическую историю как президент, получивший рекордно низкий результат при попытке переизбрания на второй срок. Оказалось, что его историческая политика не столько по содержанию, сколько по стилистике противоречит культурному коду украинского народа.

Но у прибалтийских народов, видимо, другой культурный код: у них все разговоры политиков про страдания, про жертвы, про депортации и «свои холокосты» проходят на ура. Некоторых они буквально заводят.

В Прибалтике торжествует политическая некрофилия — культура смерти.

Это не значит, что данная культура присуща ей изначально и идеи жизни и развития чужды прибалтийским народам. В конце концов, великий завод ВЭФ был основан в 1919 году — на первом году существования Латвийской республики. Литовцы в Средние века были основателями империи, претендовали на объединение русских земель и на равных создали унию с Польшей. Эстонцы в Советском Союзе считались экспериментаторами, инициативно внедряющими самые прогрессивные методы ведения социалистического хозяйства.

Однако 25 лет назад случился исторический реванш национал-консервативных сил. И теперь те, кто хотят жить дальше, эмигрируют, а остающиеся утверждают в Прибалтике свою культуру смерти. Их идеал — страна как музей народного быта под открытым небом (не случайно местные политики в своем внешнем облике и в символике своих партий очень часто обращаются к этнографическим мотивам). В истории культуры часто бывали случаи, когда декаданс — упадок, увядание, медленная смерть — признавался вершиной и идеалом развития. В историческом развитии Прибалтики восторжествовал именно декаданс.

Возможно, стоило бы воспользоваться принципом «каждому — своё» и признать за прибалтами их особое балтийское счастье, их субъективный успех. Может, и стоило бы, но есть одно «но». Сами литовцы, латыши и эстонцы на уровне своих Конституций признают смыслом и конечной целью своего существования, существования собственных национальных государств сохранение своих маленьких народов.

Однако именно «балтийский путь» — выбранная этими странами после распада СССР модель развития — ведет к тому, что титульные нации Литвы, Латвии и Эстонии через несколько десятилетий прекратят своё существование, а литовский, латышский и эстонский языки исчезнут, станут мертвыми языками.

«Что касается новой эмиграции, то значительная часть эмигрировавших уже не хочет на социальном, культурном уровне связывать себя с латышами. Это связано с фрустрацией, несбывшимися надеждами на национальное государство, национальное „чувство плеча“, вместо которого получили торжество материальных интересов, деньги, жадность, крайний индивидуализм и нежелание общаться ни со своими, ни с чужими», — говорит профессор факультета гуманитарных наук Латвийского университета Леон Тайванс, предрекающий своему народу вымирание. «Как показывают исследования, третье поколение эмигрантов уже не знает литовского языка. От полумиллиона литовских эмигрантов конца XIX — начала прошлого века сегодня не осталось никаких следов. В конце Второй мировой войны, летом и осенью 1944 года, вместе с отступающей немецкой армией на Запад ушли около 60 тыс. литовцев. Сначала они несколько лет жили в Западной Европе, а потом все уехали в США, Канаду, Австралию. И кто вернулся? Единицы», — говорит литовский историк, профессор кафедры истории Литвы Вильнюсского педагогического университета Людас Труска. Все разговоры о том, что наши люди и на чужбине останутся литовцами, латышами и эстонцами, являются очередным прибалтийским мифом.